Рыжий Ястреб

Лэнгтон Джорджия

Увидев внизу неподвижное тело, Табасх почти скатился с тропы, ободрав колени.

— Карела! — Он осторожно перевернул тело своей подруги, с ужасом представляя, что вместо милого личика вполне может увидеть размозженное месиво. Но внешне девушка была в порядке. Проклиная все на свете, и эту Ганду, так некстати попавшуюся ему в горах, и эту темную ночь, не позволяющую ему даже выяснить, насколько серьезны повреждения, Табасх ощупывал Карелу и от ужаса ничего не мог понять.

Чайка кричала где-то совсем рядом. Табасх не мог понять, где она, что она еще задумала,

и когда птица снова начала атаку, он едва успел наклониться над Карелой и заслонить плечом лицо подруги от удара птичьего клюва.

— Будь же ты проклята! — в отчаянии выкрикнул стигиец.

Он разогнулся и нашел взглядом стремительный силуэт, снова начавший падать на них.

Не помня себя от ярости, Табасх выставил вперед руку. Извилистая белая молния сорвалась с его ладони и охватила чайку.

Страшно, не по-птичьи вскрикнула чайка и упала на камень рядом с Табасхом, поглощенная белым колдовским огнем.

Пока горела на камне чайка, в свете холодного пламени Табасх успел осмотреть Карелу. Бедняжка была без сознания, но ран Табасх так и не нашел. Обрадовавшись, Табасх заставил себя успокоиться и выполнить все, что следовало. Легкие поглаживания умелыми руками, способными нести не только смертельный огонь, влили свежие силы в обездвиженное ушибами тело — и вот девушка уже открыла глаза.

— Табасх, — простонала Карела. — О боги, почему она накинулась на меня?

Табасх не успел ответить. Взгляд Карелы упал на мертвенно-белый огонь, шевелящийся рядом на камне.

— Во имя мудрой Иштар, что это такое, Табасх? Она села с помощью юноши, и пока он, затаив дыхание, поддерживал ее за плечи, Карела, не отрываясь, смотрела, как обугленное птичье тельце теряет очертания, превращаясь в бесформенную кучку пепла.

— Это ты? Это ты ее сжег? — Карела в ужасе повернулась к Табасху.

— Но она… Она же сбросила тебя! — гневно отозвался Табасх. Больше он не испытывал к Ганде того сострадания, которое подсказало ему вчера превратить потерявшую от ужаса рассудок девушку в чайку. Лучше бы он воспользовался ее телом, как и прежде, или убил бы ее сразу.

— А кто такая Ганда? — подозрительно спросила Карела.

— Так звали чайку, — коротко сказал Табасх.

— Откуда ты можешь это знать? — удивилась Карела и встала на ноги с помощью Табасха.

Табасх не ответил, но, немного потоптавшись, разогнув ноги и потерев рукой ушибленные места, Карела почти утвердительно уточнила:

— Ты знаешь ее имя, потому что она появилась в горах оттуда же, откуда и белая крыса?

— Ох, Карела, ничего-то от тебя не скроешь, — вздохнул юноша. Какой был смысл отпираться? — Ты права.

Только не думал я, что чайка окажется еще мстительней крысы. Готов побиться об заклад, что Бриан и за кучу золота не захочет ко мне приблизиться. А Ганда не побоялась. Клянусь Деркэто, я не хотел ее убивать, ни тогда, ни сейчас. Она сама во всем виновата!..

— Может быть, — Карела оглянулась на пепел. — Хотя поверить трудно.

— Клянусь, Карела! Я не смог сдержаться, я очень испугался.

— Испугался? — Карела вытаращила

глаза. — Ты? Чего же?

Табасх пожал плечами:

— Она могла тебя убить!

— Да, пожалуй, могла, — кивнула Карела. — Ты, похоже, совершил типичную мужскую ошибку. Знаешь, Табасх, постарайся, никогда не становиться врагом женщины. Причиной вражды может стать любая случайность, но длиться такая вражда будет вечно.

— Какие умные дочери у офирских солдат! — восхитился Табасх. — Эту мысль тебе тоже отец подкинул?

— Мой отец был кофийцем! — поправила его Карела. — А мать — немедийкой. Так что я тоже полукровка, как и ты, Табасх. А смешанная кровь, как известно, это не так уж плохо во всех отношениях.

Что иного оставалось стигийцу, кроме как согласиться.

— А почему именно чайка, Табасх? — вдруг спросила Карела.

— Не понял, — растерялся юноша. Карела с досадой поджала губы:

— Ну что тут непонятного? Я спрашиваю, почему эта бедняжка стала именно чайкой, а не совой и не ласточкой? Почему Бриан стал крысой, я понимаю. Но почему чайка?

— Не знаю, — протянул Табасх. — Она была беленькая, наверное, бритунка. Может быть поэтому…

Табасх вдруг различил в темноте, как хитро прищурились глаза Карелы, когда она спросила:

— А если бы я оказалась на месте Ганды, кем бы ты меня сделал?

— Да вразумит тебя сиятельная Деркэто! — испугался Табасх. — Еще чего удумала! Не то, что говорить, даже думать об этом не желаю!

— И все же, Табасх! — азартно выкрикнула девушка. — Ну, говори же! Надеюсь, не курицей?

— Ну ты скажешь тоже! — рассмеялся Табасх. — Ты стала бы… Не знаю, как тебе это понравится, но я сделал бы тебя ястребом.

Он немного подумал и уверенно закончил:

— Да, ястребом. Ни на что другое, Карела, ты не похожа. Стремительный, гордый и грозный ястреб.

— Разве ястребы бывают рыжими? — Карела прыснула со смеху, но было очевидно, что сравнение потешило ее самолюбие.

— Бывают, Карела, — подтвердил Табасх. — Бывают, поскольку одного из них, то есть одну из них, я прекрасно знаю. Ладно, вижу, что ты уже совсем пришла в себя…

— Да я никуда и не выходила! — фыркнула Карела. — Подумаешь, обморок! Хотя, конечно, спасибо, Табасх. Руки у тебя замечательные.

Скромно потупившись, Табасх принялся считать до десяти и обратно. Вспомнив, что и как он только что делал, как восхитительно нежна и прохладна была бархатистая упругая кожа Карелы, Табасх взялся за подсчеты с удвоенной скоростью. Видимо, поняв его проблемы, Карела легонько коснулась его плеча, отошла за ближайший крупный камень и опустилась за него, сообщив:

— Скажешь, когда пройдет чесотка! А я подремлю немного.

Через силу улыбаясь, Табасх стоял, вцепившись в камень и старательно усмиряя свое, как всегда некстати проснувшееся воображение, все же думал о том, что всю свою последующую жизнь: десять, двадцать, даже пятьдесят лет он отдал бы сразу и бесповоротно за возможность хотя бы всего одну-единственную ночь побыть обычным человеком. И провести эту ночь вместе с Карелой.