Ржавые листья
Шрифт:
Головная лодья Боруты ушла слишком далеко вперёд, силясь надёжнее охватить ворога, и теперь боролась с течением, рвалась назад. А княжья лодья, меж тем, резко бросилась навстречь целя мало не столкнуться, борутин кормчий отвернул, уходя и подставил борт. Княжьи дружно рванули вёсла и вздёрнули их вверх. Течение добавило разгона, а кормчий твёрдо направил лодью впритирку с Борутиной.
От треска ломающихся вёсел и рёва покалеченных воев у Боруты под шеломом встал дыбом чупрун. Рукояти вёсел били воев в грудь, ломали руки, а тем кто успел вскочил — ноги. Уключины
Сверкнуло лёзо верного меча старого воеводы, покатилась по кормовой палубе, пачкая доски кровью, первая голова — своя голова, древлянская!
Следом за воеводой бросились верные кмети — не бросить вождя в беде!
Схлестнулись. В кровавых брызгах сверкало отточенное железо, звенели клинки и доспехи, трещали расколотые от яростных ударов щиты. Ломили Борутичи, мстя за обманутые надежды, зло резались княжьи, защищая своего господина.
Меж скользких от крови скамей столкнулись два вождя — Мстивой и Борута. Но клинкам их столкнуться было не суждено.
Вторая лодья Боруты уже подошла на перестрел и, не снижая хода, выбросила тучу стрел. Падали опричь князя и воеводы раненые и мёртвые кмети, а одна из стрел ударила в правое плечо Мстивоя Ратиборича. Он шатнулся и почти тут же его вои, замершие было на миг в ожидании поединка, ринулись, вздевая оружие.
— Стоять! — глухо хрипел князь, но его уже не слышали.
Борутичей было слишком мало. Сам воевода отбил один вражий меч, поднырнул под второй… но тут чьё-то копейное ратовище запуталось в ногах. В спину! Эх… — уже падая и чувствуя, как, разрывая кольчужное плетение, под рёбра ему входит холодное железо, успел подумать воевода.
После гибели Боруты бой закончился быстро. Кметов с ним оставалось всего с десяток и княжьи вои задавили их тройным превосходством.
На второй лодье вновь замешкались и опоздали. Видя, как упал с борта в воду последний Борутич, Колот, кормчий второй воеводской лодьи рванул правило, лодья повернула, косо вспарывая воду и, подхваченная течением, покатилась назад, к устью.
Мстивой Ратиборич только сплюнул, провожая их взглядом.
— Струсили, — процедил он презрительно. И велел поворачивать тоже — надо было стать у берега — зализать раны. Преследовать Борутичей ему не хотелось.
Но второй кормчий Боруты не струсил. Поставленный перед выбором — своя смерть или жизнь товарищей — Колот просто выбрал второе. Первую лодью Боруты сносило течением всё дальше. Все здоровые и способные биться бросились в бой следом за воеводой и погибли вместях с ним. А на лодье остались только раненые во время столкновения. И невесть куда унесёт течение лодью, коя осталась без управления. Товарищей надо было спасать. А уж потом думать — стоит ли биться с князем Мстивоем.
За окнами тихо и монотонно шуршал дождь, дробно стучал по тесовым крышам, навязчиво стучался в окна. Серо было за окном. Не знала бы, что месяц изок
Чернавка молча и споро проскользнула за спиной, зажигая свечи. Потянуло тонкой струйкой дыма и пряным запахом горячего воска. Девушка остоялась у стола, замерла в молчаливом ожидании. Я молча мотнула головой — исчезни!
Чернавка, вестимо, своя, полочанка, да только мало ль? Была при мне и киевская челядь, да их кривичи ко мне и не подпускали. А ну коль муженёк милый и к полочанам ключики подобрал? Я ни на кого не могу полагаться после того, как убили Прозора и исчез Стемид. Не могла я увязать это в одно, а только что-то навязчиво шептало мне на ухо — неспроста всё, таких совпадений не бывает.
И остальные тоже — утихли заговорщики, напугала их смерть Прозорова. Багула уехал в свой Переяславль — будто бы рать ополчать тамошнюю. Врёт, собака! — я гневно поджала губы. — Не иначе пережидает! Ну, вестимо — разве ж влезет полянин в свару со своими за кривскую княгиню без весомых причин? А Крапива, толстый шутник, ныне больше не шутит. Как встретится, так и морду на сторону воротит, будто не знает кошка, чьё мясо съела. Дважды я подкладывала в условленное место бересто — звала его прийти. Как в воду…
Сзади за чернавкой еле слышно стукнула дверь, и я вновь перевела взгляд на стол, куда неотрывно смотрела каждый вечер. А на столе, поверх белой вышитой скатерти, свернулась тонкая бронзовая змейка. Глядела малюсенькими рубиновыми глазками.
Мы ждали — я и она.
Прозор обернулся — в глазах тускло светились отблески пламени свечей.
— Вот смотри, Рогнеда Рогволодична, — костлявая и сухая старческая рука выложила на камень маленькую змейку. — Как только Волчар найдёт Рарога, эта змейка зашипит, а её глаза засветятся. Жди и смотри, великая княгиня.
Я невольно глянула назад — не слышат ли остальные. Но они столпились над нагим тело Волчара, о чём-то скупо переговариваясь. Взяла с камня змейку и спрятала её в поясной калите.
— Ты, Прозоре, меня поостерегись полным именем-то называть. Да и княгиней великой — тож. Тут хоть и все свои, а Волчар без памяти, всё равно опас нужен, раз уж договорились про назвища…
— Прости, высокочтимая Горислава… — Прозор чуть поклонился.
— Не ёрничай, чародей! — я оборвала его, может быть, даже излишне резко. — Мне ныне не до смеха! На кого я положиться могу опричь тебя да… — я не договорила, только мотнула головой в сторону заговорщиков. И то из них с кривской стороны — один Стемид. А остальные двое — кияне!
— Переяславцы, — поправил чародей, нахмурив косматые брови.
— Не вижу разницы! — я топнула ногой. — Что киянин, что переяславец — не одна ль малина?! Почто они на мою сторону стали, ведаешь? И я того не ведаю! Могу ль полагаться на них как на тебя и Стемида?!
Плести заговор я начала сразу ж после того, как стала женой Владимира. Кто думал, что я прощу ему смерть отца и братьев — тот дурак или христианин. Прощайте ворогам своим?! Что-то сами христиане не спешат прощать-то… А уж мне-то… сам Перун велел отомстить.