Ржавый Клык

Глушков Роман Анатольевич

Упав после такой «ампутации» на брюхо, робот попытался крутиться на обрубках манипуляторов. Только все, на что он остался способен, это елозить по полу и отстреливаться наугад. Что, разумеется, его не спасло. Утратив маневренность, паук превратился в легкую мишень. Его броня уже не смогла выдержать сконцентрированный на ней огонь трех «лидбитов». Робот, надо отдать ему должное, сопротивлялся до конца. Даже превратившись в груду растерзанного и измятого металла, он все еще продолжал героически отстреливаться. Разве что его заклинившие на поворотных консолях орудия выпускали пули уже в потолок и были практически не опасны.

– Задраить люк! – скомандовал Ржавый, вбежав по

трапу на борт. – Взлетаем и наводим пушки на заднюю стену!

Пока Лавина не завершила свою работу, у диверсантов не оставалось иного выбора, кроме как занять оборону и обстреливать входы в ангар. Оттуда могли вот-вот прибыть другие роботы-стрелки и подручные Нублара. Сдержать их было в принципе несложно – по крайней мере некоторое время. Развернув шаттл, Клинки получали возможность бить по противнику из носовых орудий. Тогда сектор их обстрела перекрыл бы большинство дверей, через которые хозяева должны были сюда вторгнуться. А с теми, кто вторгнется через люки в боковых стенах, а также из люков в полу и потолке, Клык разберется без выстрелов. С помощью двигателей во взлетном режиме они отбросят от «Паранга» любого подобравшегося к нему противника.

План действий Клинков на ближайшее время был предельно ясен. Они находились внутри «Эсквайра», Ржавый исполнил все наказы Карр, она в настоящий момент отвоевывала у Нублара власть над его кораблем… Обстановка была жаркой, но пока что вильдеры ее контролировали. И рассчитывали на то, что еще немного, и они возьмут ее под свой полный контроль…

…Все их надежды рухнули буквально в одно мгновение. Причем еще до того, как в ангаре возобновился бой.

Выполняя распоряжение вождя, Вертун поспешил обратно на свой пост, чтобы запустить двигатель и развернуть шаттл орудиями в нужную сторону. Однако не успели еще Клык и Грир поднять трап и задраить люк, как из рубки до них донеслись потоки безудержной брани. И было в ней столько злобы и отчаяния, что оба они тут же бросились к пилоту выяснять, что у него стряслось.

Как оказалось, проблема возникла не у него, а у Лавины… Или нет, правильнее сказать, что проблемой являлась Лавина, а у нее самой, наоборот, никаких проблем в жизни отныне не было. Так же, как не было у нее теперь и головы. Та представляла собой разбрызганные по пульту и мониторам кровавые ошметки вкупе с металлическими осколками имплантов. А также брызгами непонятной синей жидкости – судя по всему, каким-то техническим раствором. Обезглавленное тело сайтенки завалилось на бок и свисало с кресла, а из шеи у нее продолжала литься кровь и синяя субстанция. Которые, перемешиваясь на полу, образовывали лужу еще более неестественного фиолетового цвета.

От такого зрелища у Клыка у самого, казалось, едва не разорвалась голова. Он, правда, сумел невероятным усилием воли воздержаться от брани, зато Грир без всякого стеснения присоединился к матерящемуся Вертуну. Прилив эмоций заставил их даже позабыть на время о нависшей над ними угрозе. Но едва они осознали, что перед ними вовсе не галлюцинация, ощущение того, что все кончено, накатило на них волной. Такой же сокрушительной, каким было их отчаяние при виде низвергающихся с небес кораблей их гибнущего флота. Но тогда у Клыка оставалась еще хоть какая-то свобода для маневров. Внутри же корабля смаглеров он очутился в настоящем тупике, потому что без Карр им было отсюда ни за что не улететь.

Причина, из-за которой Карр лишилась головы, была очевидной – дырка в разбитом мониторе давала на сей счет исчерпывающий ответ. И Йорген Безголовый был тут совершенно не виноват. Он по-прежнему лежал в коридоре, помещенный в медицинскую капсулу и опутанный бинтами. Обезглавившая

Лавину пуля прилетела снаружи и, срикошетив от переборки, изменила траекторию самым неудачным для всех образом.

Вообще-то, пока Вертун и Наждак прикрывали из шаттла мечущегося по ангару вождя, к ним в открытый люк влетело много пуль. И многие из них также рикошетили куда попало, порой даже попадая в стрелков. Но их боескафы были рассчитаны на такую нагрузку, а вот голова сайтенки, увы, нет, пускай она и состояла отчасти из железа.

– Какого дьявола эта тупая стерва не заперла за собой рубку! – воскликнул в сердцах Вертун. – Я ведь ей громко и четко сказал – запри дверь, дура! А она не заперла и вот вам нате – допрыгалась!

– Возможно, она не расслышала тебя из-за стрельбы, – предположил Клык. – А может, перенервничала и запамятовала… Какая теперь разница! Без Карр у нас ничего не выйдет, путь к отступлению нам отрезан, а мириться с Нубларом слишком поздно – такую подлянку он нам ни за что не простит. У нас остался один выход – пойти и попытаться взять его в заложники. Или захватить мостик. Все, что угодно, но если мы хотим выжить, это мы должны диктовать здесь условия смаглерам, а не они нам.

– Правильное решение, высокий! – одобрительно закивал Наждак. – Останемся в шаттле – смаглеры все равно нас отсюда выкурят и прикончат. А пойдем вперед, так хотя бы поквитаемся за тех наших братьев, кого Нублар превратил в камни своим «Улуру»! Сколько успеем, столько и перебьем этих тварей! Но сначала, если не возражаете, я бы прикончил изменника. Будет очень обидно, если мы с вами погибнем, а он выживет.

Последняя мысль вожака тоже была правильной, но ответить ему Клык не успел. Какой-то низкий и быстро нарастающий гул вдруг накатил на Клинков с такой силой, что все они поневоле схватились за головы. Вызванное им ощущение было весьма болезненным, и Вертун с Гриром вновь разразились бранью. Только Ржавый их уже не слышал, хотя и видел, как открываются их рты, а мимика свидетельствует о том, что они именно бранятся, а не интересуются друг у друга и у вождя, что стряслось. На что, впрочем, никто все равно не дал бы ответа, поскольку не знал его.

Гул сводил с ума и практически парализовал Ржавого. Причем парализовал весьма оригинальным способом. Он вроде бы все еще мог шевелить руками и ногами, но на него вдруг обрушилась такая апатия, что ему стало даже неохота стоять на ногах, а не то чтобы куда-то идти и с кем-то воевать. Да, это была самая обычная лень, а не слабость или физическая усталость. Ну ладно, пусть не обычная, ведь раньше Клык ничего подобного не испытывал. Но хуже всего было то, что при всей своей железной силе воли Ржавый не мог побороть в себе эту апатию, как ни старался. Напротив, это она уверенно перебарывала его, пока вскоре он, к своему великому стыду, не сдался и не упал на пол. Испытывал он при этом одно-единственное желание – чтобы его оставили в покое и дали полежать, ни о чем не тревожась и вообще не думая. И чем дольше, тем лучше. Для начала – хотя бы годик-другой, а потом будет видно.

Клык мог бы утешиться тем, что он все-таки не уронил перед бойцами свой авторитет и проиграл схватку с ленью последним. И на пол он грохнулся уже после того, как там очутились Грир и Вертун. Только никакой гордости по этому поводу Ржавый не испытал. Лежа на полу, он утратил всякое желание шевелить мозгами, а вместе с ним и эмоции. А гул в его голове все усиливался, и вот настал момент, когда Клыку стало лень видеть, слышать и, кажется, даже дышать. И когда одолевшая его апатия разрослась до размеров Вселенной, тогда-то на него снизошел долгожданный покой, и он потерял сознание.