С аквалангом в Антарктике

Пропп Михаил Владимирович

Потом я, очень довольный, рассказываю своим товарищам об этой встрече. Один известный француз-подводник пишет, что впервые увидел каракатицу на восьмой год своих погружений: так совершенна у этих животных маскировочная окраска. Мои соратники легко находят ответ: «Ну, он нырял восемь лет, а ты сколько?» Тоже, оказывается, почти десять лет.

Еще немного походили по городу, купили тропических фруктов, впрочем, их немного, не сезон, и возвратились на корабль. Завтра — на остров Горе, но на это нужно еще получить разрешение. Это удалось, хоть и с некоторым трудом: чтобы попасть на утренний катер, надо уйти с корабля в семь часов утра, а на берег начинают пускать с восьми. Но так или иначе, все улажено. Поехали вчетвером, я с Грузовым и двое физиков из морского отряда. Пушкин с нами поехать не смог, накануне он неудачно спрыгнул с трапа и подвернул

ногу. Теперь он даже ходил с трудом, опираясь на палочку, и о нырянии не приходилось и думать.

Встаем рано утром и идем к пристани. Порт пустынен, совсем не жарко. Подходим к воротам, у которых, снаружи порта, расположена небольшая пристань. Полицейский у ворот пытается нам объяснить, что иностранцы должны проходить через главный выход, это примерно в километре отсюда, но услышав: «Soviet ship «Ob»! То the Goore island! ile Gore!» [1] , широко улыбается и распахивает ворота.

Катер очень похож на наши речные трамвайчики. Сейчас иностранцев, кроме нас, нет, но пассажиров, в основном негров и мулатов, довольно много. На острове, как потом оказалось, живет несколько тысяч человек. Катер отчаливает точно по расписанию, и через 20 минут мы уже подходим к острову. Здесь нас ожидает неприятный сюрприз: остров окружен пенистым кольцом прибоя. Тихо только в маленькой бухточке, куда входит катер, но здесь песчаный пляж и погружаться неинтересно.

1

«Советский корабль. Обь! На остров Горе! (англ.). Остров Горе (франц.)»

Надеваем на плечи акваланги и выходим из поселка. Остров очень красив и экзотичен, к скалам, о которые бьется океан, опускаются крутые склоны, покрытые богатой растительностью, лишь кое-где вьются узкие тропинки. Все немного напоминает крымские берега, но растительность куда ярче и богаче. Высоко над нами поднимаются стены средневековой крепости, кругом тихо и пустынно, не видно ни одного человека, только странная собака какой-то африканской породы увязалась за нами, да небольшие хищные птицы, похожие на коршунов, носятся в воздухе. На крепостных стенах и среди камней греются на солнце крупные, сантиметров тридцать длиной, яркие желто-голубые ящерицы, моментально скрывающиеся при нашем приближении.

Спускаемся к морю. Накат очень силен, огромные волны разбиваются о берег, фонтаны брызг летят вверх. С большим трудом удается выбрать место, где рядом с огромным выступающим из воды камнем удары волн несколько слабее. «Спускаться или нет… Вот вопрос…». С одной стороны, конечно, очень хочется, но если волнение окажется слишком сильным… Но тут на несколько минут накат стихает, подошли более слабые волны, и мы решаем погружаться. Первым лезть мне, у меня больше опыт спусков в подобных условиях, да и плаваю я получше. Примем, конечно, все меры предосторожности.

Иду к воде. Войти в воду нетрудно даже при сильном накате, так как всегда можно выбрать момент, когда к берегу подходят самые мелкие волны и прибой на время утихает. Гораздо труднее выйти из воды, так как пловец видит только одну волну, ту, которая идет на него, и не знает, каковы будут следующие.

Как раз подходят большие волны. Когда вода отступает, камни обнажаются на 3–4 метра, и хорошо видно, что внизу все покрыто красными водорослями, а на поверхности скал растут огромные, сантиметров десять, морские желуди с раковинами, острыми как ножи. По скалам бегает множество мелких черно-красных крабов. Но вот, наконец, волнение слабеет, я натягиваю маску и прыгаю в воду. Она довольно прозрачная, но масса пузырей воздуха от прибоя, которые медленно поднимаются вверх, мешает что-либо разглядеть. Я изо всех сил плыву вперед, стараясь за короткий миг покоя уйти поглубже, туда, куда волнение почти не доходит.

Но глубина увеличивается очень медленно, и передо мной все время встают обросшие водорослями и морскими желудями камни, доходящие почти до поверхности. Несколько секунд все шло хорошо, но тут к берегу подошли большие волны. Плотная стена воды обрушилась на меня, стремясь сорвать маску, закрутить и вышвырнуть на берег; в этот момент я как раз находился между двумя скалами и, упершись в них руками и ногами, с трудом сумел удержаться. Я понял, что сделал ошибку, отплывать от берега нужно было по поверхности воды, где меня, по крайней мере, не могло ударить о камни, покрытые острыми раковинами балянусов. Но теперь

делать было нечего, нужно было удерживаться, когда волна шла на меня, и использовать те мгновения, когда вода текла в другую сторону. В следующую же секунду течение сменилось, меня бросило вперед и я понесся с невероятной под водой скоростью. Затем все стало повторяться с удивительной размеренностью. Как в ускоренной киносъемке, мимо меня проносились скалы, морские ежи с длинными и толстыми иглами, моллюски в изящных раковинах, асцидии, крабы на длинных и тонких ножках, но собрать я ничего не мог, все силы уходили на борьбу с волнами. Стаи тропических рыб окружили меня сплошным кольцом, ни дна, ни воды не стало видно за их телами. Меня поразило, насколько они похожи на рыб, снятых в фильме Кусто «В мире безмолвия». Словно для того, чтобы это сходство увеличилось, к моим ногам подплыл огромный, длиной в метр и высотой сантиметров в сорок, красный морской судак — он, казалось, только что сошел с киноэкрана — и стал тыкаться зубастой мордой мне в ласты. «Теперь по сценарию не миновать и встречи с акулой», — подумал я, но акула так и не появилась. К сожалению, нельзя было разглядеть рыб получше, они мелькали вокруг, как тени, а я не мог даже повернуть головы. Самым важным было не потерять ориентировки, и это удалось. Глубина стала увеличиваться, между камнями появился песок, состоявший из обломков раковин, волнение чувствовалось слабее. Рыбы стало меньше, ее, видимо, особенно привлекала полоса прибоя, где ей, вдобавок ко всему, не страшны были ни рыбаки, ни подводные охотники. Я опустился еще глубже, на глубине 11–12 метров дно сделалось песчаным и ровным, вода стала более мутной.

Я знал, что Грузов наверху очень беспокоится, и решил выйти, ничего не собирая, хотя на дне было немало интересного: моллюски, морские звезды, ежи различных видов. Без особых приключений я подплыл поближе к берегу и поднялся. Волна, даже самая большая, была не страшна, она лишь качала меня вверх и вниз, не следовало только приближаться к самому берегу, где на волнах образовывался гребень. Женя стоял, скрестив руки перед собой, — сигнал, что подходят большие волны и выбраться из воды нельзя. Но вот он поднял руки над головой и помахал ими — надо выходить. Я рванулся вперед, проплыл оставшиеся до берега 20–30 метров — тут главное действовать быстро, пока к берегу вновь не подошли большие волны. Выскочил на скалы и поспешно отбежал от воды, ведь большая волна поднимается вверх по берегу куда дальше, чем малая, и может легко смыть обратно только что вылезшего подводника.

Мне очень не хотелось, чтобы Женя спускался, хотя я и был уверен, что при правильном поведении опасности почти нет. Но отменить погружение было нельзя, раз уж я сам нырял. Женя долго стоял, выбирая момент и, наконец, спрыгнул. Ему не повезло, он потерял ориентировку, вынужден был всплыть и выйти на берег; после этого он уже не выражал желания проделать все с начала. Я колебался, не спуститься ли еще раз для сборов, но шел прилив и накат усиливался, в конце концов благоразумие взяло верх. Мы очень жалели, что не взяли с собой резиновую лодку, с которой могли бы погружаться на некотором расстоянии от берега без всякого риска. А так на дне было немало интересного, но сделать мы ничего не могли.

До отхода катера оставалось еще много времени и мы успели осмотреть крепость, когда-то защищавшую вход в Дакар, а теперь ставшую приманкой для туристов. На огромных орудиях было немало надписей, и среди них мы нашли одну русскую, кто-то из рыбаков побывал здесь до нас. Потом пошли в исторический музей, но он оказался довольно бедным, и поэтому, или потому что мы не могли читать по-французски без словаря, не оставил сильного впечатления. Затем направились в музей моря, но по ошибке попали на морскую биологическую станцию. Это было бы для нас очень интересно, но единственный сотрудник не говорил ни по-русски, ни по-английски. Музей моря, куда мы наконец добрались, был невелик, но с очень хорошей экспозицией, мы узнали среди экспонатов немало беспозвоночных и рыб, которых только что видели в море.

Оставался еще час, и Женя вместе с нашими физиками, которые тоже умели пользоваться аквалангом, поплавал еще немного в бухточке, защищенной волноломом. Там, впрочем, не оказалось ничего, кроме песка да нескольких раков-отшельников. Потом вернулись на «Обь» и через два часа уже вышли в море.

Оставалось еще две недели пути. Время тянулось очень медленно, но все-таки оно шло, и сначала оставшийся путь измеряли днями, потом тем, сколько раз осталось поесть в столовой, а потом счет пошел на часы.