С Антарктидой — только на Вы
Шрифт:
— Попробуем еще раз зайти со станции, по леднику. Компасы в этой свистопляске разбалансировались, работает устойчиво только гирополукомпас.
Снова уходим к станции. Переговоры с теми, кто внизу, ничего нового не дают — здесь тихо, а в районе аэродрома снежная муть и сползающая с гор облачность, которые спрогнозировать было просто невозможно из-за того, что подошедшая фронтальная зона циклона, подкралась с недоступной для наблюдений стороны. Смотрю на топливомеры. Уйти на мыс Острый в ста километрах отсюда или подыскать посадочную площадку где-нибудь на куполе можно, но сколько сил потребуется потом, чтобы вытащить нас?! К тому же
— Толя, повнимательней гляди на приборы, — говорю Дуксину, и мы снижаемся к леднику.
Все повторяется. С ледника к полосе не подберешься. Снова заходим над бочками. Один раз, второй, третий...
— Дуксин! Я же сказал — только по приборам!
— Есть, командир...
Каким-то боковым зрением я уловил, что второй пилот тоже вдруг начал искать полосу за пределами приборной доски. Мы не имеем права заниматься этим вдвоем, машина может уйти туда, откуда вытащить ее уже не успеем.
Я закладываю крутой вираж, почти физически ощущая местоположение бочек и тягача. Если бы это был макет, а не ледник, я мог бы сейчас взять их с завязанными глазами. Ил-14 дрожит, левое крыло круто уходит вниз, двигатель почти подо мной. «Пора!» — эту команду руки и ноги выполняют со скоростью хорошего автомата. Я резко выравниваю машину, рычаги газа сдвигаю назад.
— Шасси!
Чураков мгновенно выполняет команду. Бочки — точно по курсу под нами.
— Закрылки — полностью!
Чтобы машина не «вспухла», добавляю двигателям мощность, отдаю штурвал от себя... А вот и полоса. Лыжи касаются ее мягко, но тут же, попадая на передувы, начинают бросать машину в разные стороны. Убираю газ, опускаю переднюю «ногу», рулем высоты пытаюсь придавить Ил поплотнее к снегу, но он продолжает нестись вперед. «Только бы мы не въехали в тягач», — не видя его, я точно знаю, что наша машина идет прямо на АТТ. Инстинктивно жму на тормоза, но здесь они не действуют. Огромное серое пятно, как сквозь туман, возникает впереди и тут же начинает обретать контуры тягача. Он приближается слишком быстро. Или это мне только кажется?! Выброшенный из стихии напряженной и точной работы в зону ожидания, я вдруг чувствую себя лишним в кабине.
— Приехали, — голос Чуракова возвращает меня к действительности. Мы стоим? АТТ черной тушей замер в пяти — шести метрах перед нами. Стоим!
По окаменевшим мышцам рук, ног, спины вдруг начинает разливаться тепло. Что за черт? Тягач снова теряет резкие очертания. Провожу рукой по лицу, по глазам. Их заливает пот. И не только лицо — по всему телу бегут ручейки, словно кто-то выжимает из меня воду. Но это не страх, его почему-то не было и нет, хотя, по всем признакам, он должен бы теперь появиться. «Видимо, все мысли и чувства настолько были подчинены работе, что даже страху места не осталось». В кабине — молчание. Поворачиваюсь. У всех какие-то отрешенные лица, словно то, что произошло, никого из нас не касается.
Перехватываю виноватый взгляд Дуксина. Полет, который на миг ушел в прошлое, стремительно возвращается в памяти.
— Толя, ты чего? — чувствую, что надо бы добавить в голосе резкости и строгости, но — не получается. — Ты чего?
— Командир, я только на секундочку отвлекся, глянул за борт. Помочь тебе хотел. Извини...
— Но теперь-то ты все понял? В таких случаях твое дело — только приборы! Для тебя нет ни нас, ни земли — один Ил с его приборами.
— Я понял,
— Разрешите? — в кабину к нам входит Израэль. На лице улыбка:
— Спасибо. Всем большое спасибо. Такого я еще не видел. Он пожал всем руки и вышел.
Сквозь шорох снега и удары ветра улавливаем рев двигателя АТТ. Он освобождает нам полосу.
— Поехали на якорь. Дуксин — рули зажать!
Вернулись к бочкам, где оборудованы крепления для нашего Ила, развернули его носом к ветру. Когда вышли из машины, попали прямо в объятия вездеходчиков и членов комиссии.
— Ну, ребята, вы даете, — проворчал водитель АТТ, — мы страху натерпелись... Вы над нами мелькнете, а душа у меня — в пятки. Сейчас будет взрыв. Вот сейчас. Там же горы...
— Видишь ли, отец, — Дуксин засмеялся, — штурман наш целил в них, целился, но так и не попал.
— Хватит трепаться, — оборвал их я, — нас и так на станции заждались.
Но пришлось задержаться — машину требовалось заправить, осмотреть, подготовить к полету, который я, проанализировав погоду, назначил через четыре часа. Судя по всему, к «Новолазаревской» подходит мощный циклон, и если не уйдем домой сегодня, можем застрять здесь на неделю.
«Поспать бы, — думаю я, покачиваясь в тягаче, — мне нужен отдых хотя бы на пару часов».
Израэль с комиссией, они приехали на станцию раньше, похоже, расписали наши поиски ВПП во всех красках, и экипаж встречают почти так же, как космонавтов на Красной площади. Американец Грег Вейн, пораженный нашим мастерством, вручает прекрасный снимок станции ночью. Нас обнимают, хлопают по плечам, говорят какие-то возвышенные слова, тащат за столы, уставленные разной снедью и бутылками. Но ни есть, ни пить не хочется, а к спиртному и притрагиваться нельзя. Воспринимаю все происходящее, словно сквозь приятный легкий туман, но из этих объятий надо вырываться, хотя вижу много старых добрых знакомых и с каждым хотелось бы перекинуться парой слов. Устроил на отдых экипаж, а сам пробился в радиорубку к радистам:
— Мужики, я от вас не уйду — дайте два часа поспать?!
— Ложись, командир, — мне тут же быстро готовят постель, и я падаю в нее, не раздеваясь. Последнее, что успеваю сказать:
— Разбудите через два часа. Мы должны улететь сегодня... Просыпаюсь сам, в точно назначенное для себя время — сработали внутренние часы. Короткие сборы, и снова приходится чуть не силой заталкивать своих пассажиров в АТТ. Нам надо спешить на аэродром: погода все ухудшается, по всему чувствую, что вот-вот накроет циклон, а здесь... Я понимаю этих людей: их связывают друг с другом зимовки в Арктике и Антарктиде, походы, тяжелейшая работа, риск, захлестывают воспоминания, в них они возвращаются к драгоценным дням и событям, оставшимся в памяти... Они ищут какие-то слова, которые кажутся сейчас очень важными, а тут мы торопим:
— Быстрее, быстрее... Не успеем уйти, пурговать будем неделю!
— Черт подери, даже поговорить не дают! Занимаем места в кабине Ила. Погода — на пределе.
— Взлетаем!
Машина разбегается будто по волнам. Невысокие косые сугробы дымятся от ветра, снег ручейками ползает по ВПП. Нет, с первого раза взлететь не удается. Разворачиваюсь и по пробитому следу возвращаюсь к старту. Снова разбег, но теперь уже машина идет ровно, не зарываясь лыжами в передувы. Взлетаем. Проходим над станцией, ее заволокло облаками. Идет снег. В наушниках — прощальные приветы тех, кто остался, и пожелания доброго пути.