С болью в сердце
Шрифт:
Невыносимая… Что за человек?
Выходит из палаты. Оглядывается. Я стою за колонной и она меня не видит. Направляется к выходу. Не упустит шанс сбежать. Так и знал. Вызывает лифт. Подкрадываюсь сзади.
— Далеко собралась без меня? — шепотом на ушко.
— Так тебя не было… — невозмутимо.
— Ходил за выпиской и рецептом…
Фыркает.
Молча едем в лифте. Молча садится в мою машину. Без сопротивлений. Подозрительно, даже.
— Адрес говори…
—
Ни слова не проронила. Я что-нибудь сказал бы, да нечего…
— Ты если, голодный, заедем в магазин, у меня голяк. И готовить сам будешь… — на подъезде в район.
— Хорошо, пошли… — припарковавшись около маркета.
— Неее… один сходи, ненавижу магазины…
Аааа… Вон оно что! Но не прокатит.
— Хорошо, схожу один…
Выхожу из машины и блокирую двери.
Вздрагивает. И тут же начинает злиться.
— Эй! — возмущаясь, размахивает руками.
— Я быстро…
Насупившись, складывает руки на груди.
Как и обещал, быстро возвращаюсь, забежав в аптеку.
— Ну, что поедем?
— Поехали. Улица Театральная, дом двенадцать…
— Чего? Так это в соседнем районе… Ну ты даешь…
Опять молчит. И остаток пути, и когда в лифте поднимались, и в квартире.
— Вон кухня… — показывает рукой.
Прохожу, разбираю пакеты. Тут и, правда, голяк.
И, вообще, такое ощущение, что в этой квартире никто не живет.
Стерильно.
Никаких лишних вещей, все столы пустые, совершенно. Ни одной рамки с фото или картины. Ни одного живого цветка. Да, даже искусственного. На окнах только римские шторы, тюля нет. Обои серые.
Неуютненько.
Тоскливо.
Прохожу в комнату. Та же песня. Темные серые обои. Еще и сторона не солнечная.
Как в такой квартире и не заболеешь?
Уснула. На диване. Прям в одежде. Это я, наверно, ее утомил. Ищу плед какой-нибудь. В шкафах минимум одежды. И все аккуратно сложено.
Пледа нет, зато одеяло нашел. Тоже серое. Да что же это такое?
Совсем не девичья квартира.
Вот сколько Сандре? Двадцать два? Двадцать три? Не больше двадцати пяти.
А такое впечатление, что квартира старого холостяка. Не хватает только бутылок из-под пива, пустых.
Обстановка депрессивная. Проблемы с сердцем. Кидается на всех. Даже на мать. Неудивительно…
Ладно. Надо приготовить чего-нибудь.
После больницы, ей все равно, ничего такого нельзя. Сварю супчик легкий. И салат.
— Ты еще здесь? — опять недовольная.
Пока кашеварил на кухне, прошло около часа.
— Голодная? Я суп сварил с фрикадельками.
— Суп? — морщась.
— Да, тебе все равно ничего тяжелого нельзя…
Интересно,
— Что у тебя с матерью? — как бы невзначай, пока обедаем.
— Ничего… — отрешенно.
— Нифига себе, ничего… Чего, так рявкаешь, на нее.
— Да, я не хотела… — швыряет ложку в суп. Все расплескалось. Встает за салфеткой. — Она сама выводит… гипер заботой своей…
— Так она тебя любит, поэтому хочет, чтобы у тебя хорошо все было. Поэтому проявляет заботу…
— Любить — любит, а заботу проявляет, чтобы загладить свою вину…
— Чего?
— Она бросила нас. Это их личные терки с отцом. Но она бросила… — рявкает.
— А сейчас все нормально же? На это, наверно, были причины…
— Да! На это были причины! — переходит на крик. — В четырнадцать я осталась одна с отцом-тираном и младшей сестрой на руках. Тогда, мне нужна была ее забота. Сейчас — нет.
Резко успокаивается. Я уж думал, как буду гасить вулкан, который разбудил. А он сам погас. Удивительно.
— Ладно, извини…
— Да чего уж там… Вот как? Как, хочется все рассказать, тебе? Как ты это делаешь?
— Профессиональное… — пожимаю плечами. — Давай доедай, пойдем уколы делать…
Поев, я помыл посуду, чтоб не утруждалась.
В комнате разложив все, набираю в шприц лекарство.
— Давай, поворачивайся филейной частью…
— Ага, бегу и спотыкаюсь… — закатывает рукав. — В руку делай…
— Ты что? Это витамины. Болючий укол. Руку не жалко?
— Укол внутримышечный? Вот мышца, в чем проблема?
Ненормальная. Можно и в руку, в принципе. Только это, капец, как больно. На себе испытал.
Колю в руку. Вообще, никаких эмоций. Капец. Она бесчувственная что ли? Иногда смотришь на нее, и складывается впечатление, что да.
— Терпимо… — зажимает ваткой место укола.
— Ладно, отдыхай, ничего не делай. Мне пора. Завтра приду.
Идет следом за мной, провожает.
— Я хотела ска… — запинается об ботинок.
Падает прямо мне в руки. Держу, не отпускаю.
Замираем, глядя друг другу в глаза. Наши лица в милиметрах друг от друга. Ее карие глаза прожигают насквозь. Очень неловкая ситуация. И она затягивается.
В фильмах эта ситуация предшествовала бы поцелую.
Поцеловать? Или подождать, когда сама поцелует? А я вообще хочу?
Мои мысли прерывает звонок телефона. Резко приходим в себя.
Берет трубку.
— Да… я дома, все нормально… Нет… Не скажу… Я позвоню. Пока. — кладет трубку. — Этот адрес знаешь только ты, проболтаешься кому-нибудь — убью, понял?