С царём в Тобольске
Шрифт:
— К сожалению, у нас очень мало знают даже о России природные русские, — а о Сибири и того меньше, — говорю я.
— Это почему? — спрашивает Александра Федоровна.
— Не любят России, больше разъезжают по Западной Европе… — Мое объяснение, по-видимому, не понравилось ей. Она замолчала, а за мной пришел дворецкий.
— Господин комиссар, у нас опять несчастье с двором около кухни. Запах по всему двору, — доложил он.
— А ваши повара опять все отбросы выбрасывают прямо под окна. Сказано: этого делать нельзя.
— Да, господин комиссар, иногда воздух такой, что нельзя окна открыть, — подхватила Александра Федоровна.
— Служащим уже было сказано, чтобы отбросы сваливать в ящики, которые вывозятся каждый вечер, но они что делают? Помещение, которое вы занимаете, было рассчитано на 10–15 человек, а сейчас
— Не все люди одинаковы, — отвечает дворецкий.
— Я буду спрашивать с вас. Вы должны следить за чистотой и требовать с других.
Иду с ним. По дороге он сообщает мне, что некоторые служащие «не слушаются его», особенно один повар и два поваренка: они выбрасывают мясные отбросы в мусорную яму, где все и разлагается. А яма выкопана почти под окнами княжон и бывшей царицы.
Приказываю поварам исполнять распоряжение дворецкого. Служащим очень не понравился дворецкий, а это был из них самый деятельный, работящий и приличный человек, которому и было поручено наблюдать за чистотой и порядком. Завистники его нередко, желая допечь его, позволяли себе делать пакости, от которых страдала семья пленника и свита, а отнюдь не дворецкий. Иногда благодаря небрежности, неряшливости по всему дому распространялась такая вонь, что для всякого вошедшего делалось невыносимо. В доме губернатора никаких канализационных приспособлений не было. Вообще дом был плохо оборудован в этом отношении.
Низшие служащие ни с чем не считались. Они почти ежедневно приставали ко мне с просьбой разрешить им выписать семьи из Петербурга и тем еще больше увеличить население губернаторского дома. Сколько ни доказывал я им невозможность такого уплотнения, они не понимали, не хотели понять.
Первая обедня в церкви благовещения
Я уже упоминал о том, какие письма получались на адреса Николая II, Алисы и даже их дочерей. Не обходилось даже и без угрожающих посланий на мое имя, «если я не переведу бывшую царскую семью в каторжную тюрьму». Все это были анонимки от разных лиц. Многие письма были местного производства. Вот почему, для того чтобы иметь возможность водить Николая II с семьею в церковь, необходимы были некоторые приготовления в окружающей обстановке. Расстояние от губернаторского дома до Благовещенской церкви не превышало 100–120 сажен, причем надо было перейти улицу, затем пройти городским садом и снова перейти другую улицу. При проходе бывшей царской семьи в Благовещенскую церковь этот путь охранялся двумя цепями солдат нашего отряда, расставленных на значительном расстоянии от дорожки, а переход через улицу Свободы охранялся более густыми цепями стрелков, чтобы из толпы любопытных, которых в первое время собиралось человек до ста, кто-либо не выкинул какую-нибудь штуку. С священником Благовещенской церкви было условлено, чтобы обедня для бывшей царской семьи происходила раньше общей обедни для прихожан, то есть в 8 часов утра, и чтобы во время этой службы в церковь допускались только священники, диакон, церковный сторож и певчие. Хор последних был подыскан полковником Кобылинским. Хор немногочисленный, но хорошо организованный регентом Павловским.
В одну из ближайших суббот Николаю Александровичу было сообщено, что завтра обедня будет совершена в церкви, что необходимо к восьми часам утра быть готовыми. Пленники настолько были довольны этой новостью, что поднялись очень рано и были готовы даже к семи часам. Когда я пришел в 7 1/2 часов утра, они уже ожидали. Минут через 20 дежурный офицер сообщил мне, что все приготовлено. Я передаю через князя Долгорукова Николаю Александровичу. Оказалось, что Александра Федоровна еще не готова, вернее, она решила не идти пешком, а ехать в кресле, так как у нее болят ноги. Ее личный камердинер быстро вывез кресло к крыльцу. Вся семья вышла в сопровождении свиты и служащих, и мы двинулись в церковь. Александра Федоровна уселась в кресло, которое сзади подталкивал ее камердинер. Николай II, дети, идя по саду, озирались во все стороны и разговаривали по-французски о погоде, о саде, как будто они никогда его не видали. На самом же деле этот сад находился как раз против их балкона, откуда они могли его наблюдать каждый день. Но одно дело видеть предмет издали и как бы из-за решетки, а другое — почти на свободе. Всякое дерево,
Первые молчаливо провожали глазами своих бывших повелителей. Тоболячки же громко оценивали наружность, костюмы, походки.
— Только наследник похож на императрицу, — говорили одни. Из дочерей ни одна не похожа ни на него, ни на ее; — говорили другие. — Какие роскошные воротники-то у них на кофточках Черно-бурые лисицы. А ожерелье-то у этой дочери, поди, Триллионы стоит, болтали бабы. — А это комиссар идет… Говорят, долго где-то в тюрьме сидел еще при отце Николая II, — раздалось и по моему адресу.
Наконец мы в церкви. Николай и его семья заняли место справа, выстроившись в обычную шеренгу, свита ближе к середине. Все начали креститься, а Александра Федоровна встала на колени, ее примеру последовали дочери и сам Николай.
Началась служба. Подходит ко мне офицер и сообщает, что некоторые из тоболяков и гоболячек настойчиво просятся в церковь. Выхожу.
— Господин комиссар, почему нас солдаты не пропускают в церковь? — спрашивает почтенная тоболячка.
— Посмотреть бы нам только императора и царицу с детьми…
— Простите, гражданка, они сюда пришли не на смотрины, не ради вашего любопытства, — отвечаю настойчивой тоболячке.
— Мы к обедне пришли, хотим помолиться… — говорит какая-то молодая особа.
— Для вас в свое время будет обедня. — Мои слова мало убеждают тобольских граждан, пришлось заявить категоричнее, что в церковь во время пребывания в ней бывшей царской семьи никто из посторонних допущен быть не может и все просьбы совершенно напрасны. Напоминаю стрелкам, караулившим вход в храм, чтобы никого не пропускали. Публика ворчит, недовольна.
— Граждане, неужели вы не понимаете, что не могу же я устраивать для вас зрелище в храме. Не могу водить бывшую царскую семью вам напоказ…
С этими словами возвращаюсь в церковь. После службы вся семья получает по просфоре, которые они всегда почему-то передавали своим служащим. Перед уходом из церкви Николай II стал осматривать живопись на стенах.
— Этот храм не самый старый здесь? — спросил он.
— Старинные церкви находятся в нагорной части города, — отвечаю ему. Самая старинная, кажется, Ильинская церковь. — Наш разговор в церкви на этом должен был прерваться: надо было освободить церковь для прихожан. Обедня для них служилась после нашей.
Через несколько дней бывший царь опять обратился ко мне с просьбой разрешить ему с семьею пойти за город и осмотреть город.
— Весьма охотно бы это сделал, если бы имел разрешение от Временного правительства. Кроме того, есть еще и другие мотивы.
Вы боитесь, что я убегу? — перебивает меня Николай Александрович.
— Этого меньше всего, — возражаю ему: — Я уверен, что вы и попытки такой не сделаете. Есть нечто другое. Вы читаете газеты?
Что же в них? Я ничего не заметил, — недоумевая ответил Николай Александрович.