С чего начиналось
Шрифт:
Медведев работал в то время директором издательства газеты «Известия», был хорошо информированным человеком и имел связи с различными организациями и людьми. Он мне рассказал последние новости.
Вечером я столкнулся в вестибюле гостиницы с самим В.А. Малышевым. Встретил он меня очень сухо и, поздоровавшись, задал вопрос:
– Ну, как дела с танковыми корпусами?
– Неважно, программу пока ещё не выполняем, хотя темпы производства наращиваются.
– Ну вот, сами программу не выполняете, а на меня жалуетесь.
Меня взорвало, и я
– А что, на вас разве жаловаться нельзя? Малышев повернулся к стоящим рядом с ним и, как бы разъясняя, сказал:
– Телеграмму в ГКО послал, просил отменить мой приказ. Да ничего не вышло.
– Почему не вышло? Вы предложили весь металл направить на Уралмашзавод, а я послал телеграмму с просьбой отменить ваше распоряжение и в конце добавил, что до получения вашего указания отгрузку металла с нашего завода производить не будем. Так как на свою телеграмму я ответа не получил, то металл задержал и мы его пустили в производство.
– Ну, хватит об этом, – уже в раздражении произнёс Малышев, а затем, подавив гнев, сказал: – Вот так и в дальнейшем поступайте: если нужно даже на наркома пожаловаться – жалуйтесь, лишь бы дело не страдало.
…Вечером меня пригласили в Оперный театр. Новое великолепное здание театра с просторными фойе производило приятное впечатление. В Куйбышеве в то время находились посольства и военные миссии. Слышна французская и английская речь. На сцене лучшие певцы страны – сюда эвакуированы артисты академических театров Москвы и Ленинграда.
Но война чувствуется даже здесь, в зале – мне никогда ранее не приходилось видеть такого количества военных ни в одном из наших театров. А разговоры в фойе не о том, что идёт на сцене, а о том, что происходит на театрах военных действий. Названия пунктов, где происходят бои, слышны и на русском, и на французском, и на английском языках.
…Все вопросы, требовавшие решения в Куйбышеве, были довольно быстро и успешно отрегулированы. Заводам, обязанным поставить нужный для производства инструмент, а также металл, даны необходимые указания, уточнена программа производства. Теперь в Москву. В Москве – оперативная группа комитета, там тоже накопилось много вопросов, ждущих решения.
Из Куйбышева в Москву вылететь для меня оказалось много проще, здесь полёты совершались регулярно и часто.
Перед самым вылетом из Куйбышева в самолёт вошёл крупный мужчина в кавказской чёрной бурке. Свободного места не было, и он, расстелив бурку в проходе, лёг на неё. Это был И.К. Седин – нарком нефтяной промышленности. В Куйбышевской области, в Татарии, Башкирии, на Урале уже тогда быстро развивалась нефтяная промышленность. По решению ГКО сюда было переброшено много нефтяного оборудования и направлены опытные специалисты-нефтяники с Бакинских и Грозненских нефтяных промыслов.
Седин моментально заснул.
Один из пассажиров, знавший Седина, прикрыл его полой бурки и участливо произнёс:
– Притомился. Ну и достаётся ему: так быстро развёртывать производство даже в мирное-то время очень тяжело.
А
Летели низко, самолёт сильно болтало. Многим стало плохо. В самолёте находилась единственная женщина – невысокого роста, в форме военного врача. Ей было, видимо, особенно тяжело. Она постоянно прикладывала ко рту платок и не находила себе места.
Впереди меня сидел весёлый, жизнерадостный человек. Он повернулся ко мне и тихо сказал:
– Здорово укачало. Для врача это непростительно. Есть же, вероятно, какие-то средства и против морской болезни? Не может быть, чтобы не было.
Сам он держался превосходно и, когда самолёт проваливался в очередную воздушную яму, весело повторял:
– Ну, опять поехали к черту на рога.
Рядом со мной сидел плотный мужчина с простым русским лицом. Мы познакомились. Оказалось – заместитель наркома цветной металлургии Бочков. Разговорились. Он много лет работал на золотых приисках, хорошо знал золотопромышленность, всего навидался в жизни, и слушать его было интересно.
– Никак не могу приспособиться к работе в наркомате, – жаловался он, – тянет на прииски. Война закончится, опять в Сибирь уеду: такой интересный край, представить себе трудно – самому надо побывать, только тогда и узнаешь. Вот уехал оттуда, и тоска одолела. А какое там раздолье для геолога!
Он долго рассказывал мне о рудниках, природе, людях, добывающих золото, и вновь повторил: при первой же возможности уедет снова в Сибирь.
Пошли на посадку. Сели на Внуковском аэродроме.
Москва военная
Добраться до города с Внуковского аэродрома было в то время делом нелёгким. Но, к счастью, Бочкова ждала машина, и мы поехали.
С тех пор как я расстался с Москвой, она сильно изменилась. Дорога знакома: сюда я часто в воскресенье ездил по грибы. Вроде бы все то и не то, что было. Пустынно. Вплоть до заставы нам навстречу попались всего две военные машины.
Улицы города тоже тихи и безлюдны.
У некоторых домов на тротуарах сложены мешки с песком. Это для тушения зажигалок, сбрасываемых немецкими самолётами, когда им удаётся прорваться через заградительный огонь зенитных батарей.
Мы сидели молча, каждый погруженный в свои думы. Наконец Бочков повернулся ко мне и проговорил:
– Давайте пообедаем вместе. Время-то обеденное. Заедем в «Савой», – предложил он.
Подъехали к «Савою». В ресторане почти все столики свободны. А раньше здесь места нельзя было найти. При выходе из ресторана мы распрощались с Бочковым. И больше я его никогда не встречал.
С Кузнецкого моста, через Театральный проезд, я вышел к улице Горького. У здания телеграфа – заграждения из металлических «ежей» и штабелем сложены мешки с песком. Только кое-где мелькают одиночные фигуры, да медленно прохаживаются военные патрули.