С чистого листа
Шрифт:
— Я не выхожу, — сказала Галь. — Жду тебя здесь. С закрытыми окнами.
— Слышала об Арике? — спросил Юзи, открывая дверь.
— О ком?
— Об Ариэле Шароне.
— Конечно, слышала. Думаешь, я тупая?
— В восемьдесят втором году его признали виновным в том, что он позволил устроить расправу над тысячами палестинских мирных жителей. В правительственном докладе говорилось, что его необходимо сместить с занимаемого поста и пожизненно лишить права занимать государственные должности.
— Ты говоришь об Ариэле Шароне,
— Нет, я говорю о Микки-Маусе.
— Слушай, Даниил. Я не понимаю, о чем ты пытаешься мне сказать.
— Я тоже, малышка. Но зато я хорошо понимаю, о чем пытаешься сказать мне ты.
Юзи поднялся в квартиру один и взял наркотики. Зажав пальцами коробок, он присел на корточки на полу и крепко зажмурился, растворяясь в темноте. Потом поднялся и пошел в ванную, к зеркалу. На подбородке проступала тень щетины, вокруг рта и по лбу тянулись морщинки, а глаза — глаза готовы были поглотить весь мир. Юзи включил воду и несколько минут брызгал ей в лицо, снова и снова. Потом пощупал кисту на плече; она сегодня побаливала. «Я начинаю забывать, кто я, — подумал он. — Кто я». Он высушил курчавую голову полотенцем и спустился на улицу.
— Почему так долго? — спросила Галь.
Ни слова не говоря, Юзи сел в машину и бросил коробок на приборную панель. Галь дала ему двадцатифунтовую банкноту, и он спрятал ее в карман. Но уходить не торопился.
— Эй, привет? — сказала Галь. — Здесь наши пути расходятся?
— Ты говорила, что твои родители уехали в Израиль, верно?
— Да-а, — протянула Галь.
— Тогда поедем к тебе. Посмотрим кино или еще что-нибудь.
Галь замерла, потом улыбнулась, потом рассмеялась и завела мотор.
— Все вы, военные, одинаковые, — бросила она. — Мне это нравится.
Она включила музыку погромче.
16
— Выпьешь?
— Что у тебя есть?
— Папа всегда держит в холодильнике пиво. А в шкафу есть вино, виски, джин…
— Баночка пива из папиных запасов отлично подойдет.
— Хорошо. Тебе желтое или коричневое?
— Чего?
— Они тут двух цветов.
— A-а. Которое побольше. Желтое.
Дом, расположенный на окраине Голдерс-Грин, оказался именно таким, как ожидал Юзи, — большим, удобным, обжитым. Раскидистый, заросший по периметру сад, телевизор с непомерной диагональю перед насиженным диваном; холодильник — полная чаша, недочитанные журналы, записки-напоминания на зеркалах, стопки бумаг и книг. Преодолев несколько пролетов лестницы, Юзи вышел следом за Галь на чердачный этаж, где пахло новыми коврами и было светло от лившихся в мансардное окно солнечных лучей. Пока они поднимались по ступенькам, его лицо было на уровне ее бедер.
— У тебя здорово получается, — сказала Галь, когда он скручивал косяк. — Прямо профессионал.
— Регулярные тренировки не проходят даром, — сказал он и подкурил.
Галь открыла мансардное
— Так тебе семнадцать, — проговорил он.
— А тебе сколько?
— Чуть больше.
— Настолько больше, что ты мне в отцы годишься?
— Разве что в молодые отцы.
— Жена?
— Будь она у меня, разве бы я пришел сюда?
— Брось, Даниил. Я не тупая.
— Жены нет. По крайней мере, тебе не стоит об этом волноваться.
Они сделали по затяжке.
— По-моему, это здорово, — сказала Галь, нарушая приятное молчание.
— Что именно?
— Я вижу, ты страдаешь, Даниил. Вижу, ты через многое прошел. Знаешь, это жертва. Ты пожертвовал частью себя ради своей страны. Твоя боль — дар твоему народу. Это здорово. Правда. Это героизм.
— Ты ничего обо мне не знаешь.
— А мне и не надо. На таких людях, как ты, взваливающих на плечи почти непосильную ношу, держится наша земля. Могу поспорить, что многие твои друзья отдали жизни, но ты и сейчас продолжаешь отдавать. Ты отдаешь себя родине, отдаешь через «не могу». Такие, как ты, — настоящие герои, неприметные герои нашего народа.
Юзи попробовал рассмеяться, но смех застрял в горле. Он посмотрел на девушку, на ее свободное от морщинок лицо, на ясные глаза, жадно заглядывающие в его глаза, на губы, созданные для того, чтобы улыбаться вечно. Она казалась ненастоящей. Она затянулась косяком, и тонкие ниточки дыма очертили контуры ее лица. Юзи пришло на ум слово. Но оно тут же улетучилось, не оставив следа. Он встал с кровати.
В ванной Юзи выглянул из окна и посмотрел на небо. Оно было темным и беззвездным, а город мерцал оранжевыми огнями уличных фонарей. Конечно, он был женат, по меньшей мере формально. Холостяк не мог стать «катса». Одна из самых вопиющих ироний Бюро: секс в этой организации был свободным и необузданным. Секретари, «катса», жены «катса», агенты, техники, переводчики, специалисты прослушки. Сексуальные связи тянулись нитями паутины от одного к другому, от трофея к трофею. Но, если ты состоял в браке, в этом не видели ничего предосудительного. Если ты состоял в браке, тебя сложнее было подкупить. Такова была официальная линия.
Юзи вытащил «глок» — теперь он повсюду носил его с собой — и прицелился в дверь ванной. Он представил, как убивает девушку, спокойно входит в комнату и стреляет в нее, как учили, шесть раз в корпус и последний в висок. Он в точности знал, как бы действовал дальше, как обработал бы место преступления, уничтожил отпечатки пальцев, быстро и незаметно скрылся, не попался на глаза свидетелям, избежал разоблачения и поимки. Это ничего — практически ничего бы ему не стоило. Это было бы просто.
— Юзи.