С днем рождения, турок!
Шрифт:
Студень наморщил лоб.
— Ладно, сейчас посмотрю. Когда примерно он мог здесь работать?
— В последние два-три года.
Студень пукнул.
— Извиняюсь.
Потом поднялся и прошлепал к полке с бумагами.
— Последние два-три года, говорите?
— Да, примерно так.
Держа под мышкой две амбарные книги, он снова грузно опустился в кресло.
— Тут многие нанимаются на короткий срок… Так как, говорите, его зовут?
— Ахмед Хамул. Так и пишется.
— Хм… у вашего
— Когда?
— Ну, это уж сами смотрите, — пробормотал он и протянул мне «гроссбух».
«Ахмед Хамул, с 14.04.1981 г. по 2.07.1981 г.». Это была первая запись в книге, за ней следовали другие, фиксировавшие все более короткие сроки. Последняя гласила: «С 20.12.1982 г. по 3.01.1983 г.».
Я захлопнул засаленную книгу и спросил:
— А нет ли среди сотрудников кого-нибудь, кто его помнит?
— Почему нет? Спросите там, на входе. Кто-нибудь да знает.
— Спасибо. Приятного вам вечера.
— Вам тоже.
Я покинул «студня» и поспешно вернулся к первому окошку. Снова — спина. Я постучал по стеклянному окошку, и спина обернулась.
— Опять вы? Нашли шефа?
— Нашел, — подтвердил я. — А вы, случайно, не помните упаковщика по имени Ахмед Хамул? Он частенько у вас подрабатывал.
— Слушайте, обратитесь лучше к парням, которые работают на платформе. Они все там друг дружку знают.
Я снова вышел на грохочущий перрон. На третьем пути стоял состав с почтовым вагоном, готовым к разгрузке. Я поплелся в ту сторону, издали приглядываясь к мускулистым носильщикам.
Один из них как раз совершал перекур. Приблизившись к двухметровому верзиле, я попытался по-дружески приветствовать его: «Добрый вечер!»
— И вам того же, — пробурчал он и, отвернувшись, запрыгнул внутрь вагона и принялся ворочать мешки. Когда он на минуту мелькнул у вагонной двери, я сквозь вокзальный грохот прокричал ему:
— Эй, командир, ты, случайно, не знаешь коллегу по имени Ахмед Хамул?
Он исчез в глубине вагона, потом снова появился — уже с мешками и прорычал в ответ:
— Работал здесь одно время.
— С кем он тут общался больше всего?
Прошло несколько минут, пока он появился снова.
— Спроси вон тех в будке. У них сейчас перерыв.
Он указал на крышу из гофрированной жести и исчез прежде, чем я прокричал ему «спасибо».
Дверь будки, как и крыша, тоже была из железа и противно скрипела. В нос ударил затхлый запах пивных паров и сигаретного дыма.
Трое работяг сидели за перевернутым ящиком из-под пива и играли в скат. Четвертый грузчик притулился в углу и тупо пялился в горлышко бутылки. На всех были грязные майки-безрукавки, обнажавшие круглые как шары
— На чем мы остановились?
— Семерка!
— Мм-м.
— Тридцатка!
— Твою мать!
Они принялись тасовать карты и не обращали на меня никакого внимания. Я подсел к молчаливому выпивохе. Теперь он сосредоточенно разглядывал свой бумажник.
— Добрый вечер.
Он повернул голову, и я увидел его слезящиеся глаза. На левом плече сквозь волосы и грязь просвечивала татуировка в виде смазливой русалки.
— В чем дело? — прошипел он еле слышно.
Пыхтящие картежники начинали действовать мне на нервы.
— Ты, случайно, не припомнишь человека по имени Ахмед Хамул? Таскал здесь мешки.
Некоторое время он молча смотрел на меня, потом перевел взгляд на бутылку.
— С иностранцами не имею дела.
Мне хотелось съездить ему по физиономии, но вид его кулачищ отрезвил меня. Я поднялся и подошел к парням, режущимся в карты. Здороваться с ними было излишние, и я сразу же перешел к делу:
— Ребята, не знает ли кто-нибудь из вас Ахмеда Хамула? Если кто знает, пусть поднимет руку и рявкнет: «Да»!
Они уставились на меня, и я вошел в раж.
— Боже мой, это что — так сложно? Черномазого турка с бородой и торчащими ушами. Последний раз он работал здесь на Рождество. Короче, да или нет? Я же не спрашиваю, проводите ли вы свой отпуск на Черном море или нет ли в подштанниках у турка крысиного хвоста? Вопрос понятен?
Один из грузчиков с зализанными назад лоснящимися волосами медленно отложил карты и встал.
— Эй, парень, не знаю, кто ты есть, но твой тон мне не нравится. Будет лучше, если ты сейчас же уберешься отсюда. Понял?
Свою речь он подкреплял правым кулаком, похлопывая им по левой ладони.
Я бросил быстрый взгляд на дверь, намечая путь отступления, набрал воздуха и прошипел:
— Слушай, ты, письмоноша поганый, нравится тебе мой тон или не нравится, никого не колышет. Я не спрашиваю, держал ли ты в своих ручищах кусок мыла. Все, что меня интересует, слыхал ли ты что-нибудь об Ахмеде Хамуле?
Я попытался сделать свирепое лицо. Остальные напряженно ждали, что будет дальше, потешаясь над моей гримасой. В будке стало вдруг тесно и тихо. Слышны были только отдаленные свистки отходящих поездов. Верзила встал в полный рост, почесал в бороде, приблизился на три шага и заехал мне в живот своим чугунным кулачищем.
В глазах замелькали, запрыгали мелкие белые точки, описывая в диком танце круги и линии. В ушах зазвучали церковные колокола, отбивая неровный такт. Словно кто-то опрокинул на меня грузовой состав. Наверное, тот, чей смех еще стоял у меня в ушах: