С холодильником по Ирландии: «Гиннеса» много не бывает
Шрифт:
— Ладно, настало время конкурса и шанса выиграть двухнедельный отпуск на Барбадосе! — объявил я.
Число моих слушателей значительно выросло.
— Как вы знаете или не знаете, сегодня утром в «Шоу Джерри Райана» мы просили вас принести какие-нибудь аксессуары из холодильников. Лучший выиграет путевку. Так, кто принес что-нибудь из своего холодильника?
Тут же передо мной появилась леди и протянула кубик льда.
— Ага! У нас первый участник. Честно говоря, тут пахнет вопиющим оппортунизмом, но эта леди
Тишина.
— Ладно, давайте немного упростим задачу. Я приму любой бытовой предмет, — сказал я, отчаянно пытаясь продлить свое время на сцене и спасти хоть какое-то доверие. — Ну же, вы не можете позволить этой даме выиграть двухнедельный отдых на Барбадосе лишь потому, что она вытащила кубик льда из своего стакана.
Одна из студенток художественной школы подбежала и вручила мне ножницы. Люди начали понимать, что значит участвовать. Последовала ложка, за ней — рулетка.
— Ну же, я жду ваших предложений. Через минуту мы проголосуем, и вы сами выберете победителя.
За этим последовала пластиковая вилка, потом расческа и, что просто великолепно, рисунок тостера. Никогда бы не подумал, что стандарты заявок будут настолько высоки. Я в последний раз призвал всех к участию. Внезапно поднялся ажиотаж, кто-то принес довольно объемный предмет, поднос от посудомоечной машины, скорее всего, украденный из кухни. Он оказался очень полезным и послужил вместилищем для всех остальных предметов, о которых я уже упомянул.
— И вот окончательный список претендентов на победу в конкурсе бытовых принадлежностей на «Холодильной вечеринке» 1997 года. Пожалуйста, криками выразите свое одобрение, и тот, кто получит самую громкую поддержку, станет победителем! — Я откашлялся. Наконец-то я привлек все внимание аудитории. Надо же, я вроде как ведущий. — Хорошо, начнем с ножниц!
Визги девушек, которые их принесли.
— Кубик льда!
Крики компании, которая предложила кубик льда. Здесь начала прослеживаться одинаковая тенденция. Каждый предмет получал поддержку исключительно заинтересованной в нем группы.
— …Расческа! Маленькая пластиковая вилка! Батарейка! Кисточка для рисования! Рисунок тостера!..
Я ждал громких возгласов, потому что рисунок нравился мне больше остального, но, к сожалению, реакция не оправдала моих надежд.
— …Рулетка! Ложка! Швейный набор! Зажигалка! И пустой стакан!
Пустой стакан был явно наименее интересным из всех предметов, однако получил самые громкие крики, исключительно голосовым связкам самой многочисленной компании.
— Не могу поверить! Вы что, толпа фанатиков? Мы же не можем отдать приз тому, кто принес пустой стакан?
— Ты не назвал поднос от посудомойки! — прокричал человек, который принес поднос
— О да, я забыл про него. Хорошо, кто считает, что выиграть должен поднос от посудомоечной машины?
Поднялся дикий рев, и победа была законной. Я пригласил участника на сцену и попросил от него подтверждения того, что он не стащил поднос из кухни паба.
— Нет, я принес его из дома, — заверил он меня и публику.
— Понятно. У вас дома посудомойка промышленных масштабов?
— Ну да.
Он заслуживал несуществующего приза хотя бы за любовь приврать.
— Вы уверены, что не соврали?
— Уверен.
— Что ж, в таком случае вы только что выиграли две недели на Барбадосе.
Дикие вопли восторга.
— Но, к несчастью для вас, я соврал.
Еще более дикие вопли. Вперемешку со смехом. А я-то уж начал забывать, каково это слышать!
— Хочешь потанцевать? — прокричал я Мэри, стоя на краю танцпола.
Мы были в клубе в глубине «Вестминстерз», битком набитом людьми. Остатки участников «Холодильной вечеринки» полностью сдались натиску толпы гуляк.
— Хочу, — ответила Мэри.
Я, наверное, сглотнул. Я не ожидал, что она согласится. Теперь я должен был не упустить возможность ей понравиться. А она, несомненно, мне нравилась. У нее были очень чувственные губы.
Мы танцевали так, будто на нас никто не смотрел, и уже через час, недалеко от паба, сидели на ограде у канала и целовались точно таким же образом. Мы были так пьяны, что совершенно забыли о том, что находимся в общественном месте, и не заметили присутствия молодого парня, который стоял рядом. Когда наконец мы его заметили, он промолчал по поводу нашего отвратительно страстного поцелуя, который, возможно, скорее напоминал попытки двух людей накормить друг друга рот в рот. Вместо этого он произнес:
— У вас есть ручка?
— Что?
— У вас есть ручка? Хочу подписать ваш холодильник.
Я и забыл, что Сирша с нами. Как неудобно так себя вести на его глазах.
— Да, конечно, — сказал я и стал рыться в кармане, пока не нашел ручку.
— Спасибо, — сказал он, завершив свою роспись, и исчез в ночи.
Мэри рассмеялась.
— Твои поцелуи когда-нибудь прерывали таким образом? — спросила она.
О, боже мой, конечно. Постоянно.
Несмотря на то, что мы были ужасно, отвратительно и чрезвычайно пьяны, целовались мы воодушевленно. С каждым перерывом на вдох нам обоим хотелось сказать что-нибудь вроде «Это было здорово», или «Это было великолепно», и главное — мы не шутили. Поцелуи Мэри были чем-то особенным. Насколько я могу судить, она весь вечер не вынимала сигареты изо рта, однако в ее дыхании не было и намека на запах дыма. Именно это я называю чудом, и можете не рассказывать мне про свою Движущуюся статую в Баллинспиттле.