С ключом на шее
Шрифт:
Нигдеева сидела в середине скамейки, расслабленно вытянув облепленные рваными джинсами ноги. Хмуро подергивала себя за короткие, едва ухватиться, рыжие волосы, словно контрольную писала, — только вместо ручки грызла сигарету. Ветер гонял быстрые прозрачные тени, осыпал горстями изможденных солнечных зайчиков тощую фигуру, потертый кожаный рюкзак, лежащий рядом, початую бутылку воды. Собственная тень Нигдеевой терялась за этой игрой, расплывалась до полной невидимости. Люди шли мимо, скользили взглядами по лавочке и отводили глаза — равнодушно и чуть торопливо, как от пустого, но безотчетно неуютного места. Нигдеева смолила свою сигаретку, а бабки у входа, батюшкина
Ольга обреченно подошла к лавке. Нигдеева недоуменно посмотрела на нее, сквозь нее, недовольно шевельнула рыжими бровями. Ольга села на краешек, прямая, как доска. Послушно сложила руки на коленях, до боли сплела пальцы, чувствуя, как по спине стекает холодная струйка пота. Спросила, глядя перед собой:
— Почему ты преследуешь меня?
— Извините?
Опешив, Ольга повернула голову, посмотрела Янке в глаза — та растерянно моргнула, откидываясь назад, и холодное недоумение на ее физиономии сменилось изумлением, а потом — зловещей, хищной радостью.
— Ты?! — тихо воскликнула она, и Ольгу мгновенно охватила досада. Кем бы ни стала Нигдеева — на лавочке у церкви она поджидала кого-то другого. Ольга могла просто пройти мимо, но вместо этого покорно сунула руку в оскаленную пасть зверя.
Нигдеева тем временем обежала взглядом надвинутый на лоб платок, юбку, под горло застегнутую блузку. Быстро обернулась на церковь, пробормотала под нос: «А!». Этот короткий вердикт, мимолетное «все-с-тобой-понятно» неожиданно взбесило Ольгу настолько, что руки сами сжались в кулаки. Забыв об осторожности, она грубо спросила:
— Зачем явилась?
— Говорю же, меня Филька позвал, — с готовностью ответила Янка. — Послания, узелковые письма, помнишь?
— Зачем?! — Ольга отшатнулась в ужасе, простонала: — Боже, зачем…
— Понятия не имею, не спрашивала еще. Думала, ты расскажешь. Мне стыдно к нему идти, понимаешь? — болезненно поморщившись, Нигдеева отвела глаза, потянулась на край скамьи, к урне, бросила бычок. Снова повернулась к Ольге. — Да что ты пялишься на меня, как будто привидение увидела?
— Издеваешься? — тихо спросила Ольга.
— Нет. Я понимаю, что неожиданно свалилась, да еще и домой к тебе приперлась без предупреждения, но… — она пожала плечами. — Наверное, слегка впала в детство. Казалось… нормальным. Так ты не знаешь, что нужно Фильке?
— И знать не хочу.
Янка взъерошила обеими руками ежик волос.
— Может, кто-то снова… Ты была с тех пор на Коги, хоть раз? — спросила она и тут же замахала руками, будто пытаясь стереть с лица Ольги ужас и отвращение. — Нет, конечно, нет. А теперь ты здесь… — она снова покосилась на церковь, торопливо отвела глаза. — Да, наверное, это тоже выход.
— Кто-то должен наши грехи замаливать, — хмуро ответила Ольга. Нигдеева передернула плечами — будто отмахнулась — и Ольгу опять охватила злость. — Тебе, может, эта мерзость и сейчас в радость. Думаешь, я не знаю, куда ты скатилась перед тем, как… Да я бы с тобой срать рядом не села! Но я… мне… Я раскаиваюсь перед Господом нашим, — Ольга, сглотнув тяжелый, как камень, ком в горле, отвернулась, осенила себя размашистым крестом. — Я каюсь! И ты должна…
Нигдеева пялилась на нее, как баран на новые ворота. Наконец она моргнула, тупое изумление в ее глазах сменилось досадой, и Ольга торопливо
— Послушай, Ольга, — медленно, будто осторожничая, заговорила Янка. — Я не знаю, что здесь происходит и чего ты так боишься. Но самобичевание вряд ли поможет.
— Конечно, не поможет! — горько рассмеялась Ольга. — Нас тогда пороть надо было, тогда! Чтобы вели себя нормально, а не шатались, где попало…
— Нас и пороли, — криво ухмыльнулась Янка, и Ольга вскинула голову, стиснула зубы, словно в ожидании удара.
— Мало пороли! — яростно выкрикнула она. — Надо было больше… надо было в кровь лупить, чтоб не лезли…
Янка, пристально глядя на нее, порылась в кармане, достала пачку сигарет. Вытащила одну, повертела в руках, затолкала, сминая, обратно. Вслепую пошарила по лавке, нащупала бутылку с водой. Медленно отвернула крышку, покусывая губу.
— У тебя дочка, — негромко сказала она. — Ты ее порешь?
Лицо Ольги смялось, как тряпка, и Нигдеева прищурилась, подалась вперед.
— Думаешь, она не в маму пошла? Думаешь, не станет шляться где попало?
Тело сработало само — включились рефлексы, давным-давно побежденные, задавленные, под колокольный звон отданные хмурому мусорщику вместе с драными спортивными штанами, вечно забитым носом и привычкой вертеть пальцем у виска. Мозг впал в ступор, но тело двигалось; глаза быстро пробежали по площади — никто не видит; левая рука дернулась вперед, вцепилась в рыжие волосы; нога лягнула тощую голень. Шокированная, Ольга будто со стороны наблюдала, как ее кулак неумолимо плывет в лицо этому существу, — и испытала новый, еще больший шок, когда кулак соприкоснулся с вещественной, теплой, очевидно живой плотью. Ольга вскочила, готовая получить сдачи, ударить вновь, готовая и к драке, и к погоне. Хотелось сбросить с головы чертов платок. Хотелось развернуть плечи и сорваться на бег, — за Нигдеевой или от нее, не важно, — лишь бы рвануть, лишь бы — ровный, широкий бег, она так любила бегать, и даже сейчас мало кто мог за ней угнаться…
Удар отбросил Нигдееву на дальний конец лавки; вода взвилась из бутылки высокой переливчатой струей, с плеском опала на асфальт, и время пошло своим чередом. Ольга, ахнув, прижала ноющий кулак к губам.
Янка неловко возилась на лавке, пытаясь привстать, нелепо вздрыгивала ногами. Ей не хватало опоры, но вместо того, чтобы задействовать руку, она продолжала держать над головой бутылку воды. Эту несуразную позу — на спине, с задранной рукой, с искаженной от боли физиономией — Ольга видела десятки раз. Падая, Янка всегда машинально поднимала руку, чтобы не разбить хрупкую скрипку.
Наконец Нигдеева догадалась опереться на локоть свободной руки и поднялась.
— Круто, — пробормотала она и аккуратно потрогала багровое пятно на скуле пальцем. — Такого я точно не ожидала.
— А чего ожидала? Хлеба-соли? — выплюнула Ольга.
В голове гудело, но страх окончательно ушел. В кого бы ни превратилась Нигдеева за эти годы — сделать она ничего не могла. К Ольге возвращалась нормальная жизнь. Наплывала привычной пеленой, скрадывающей слишком резкие звуки, слишком яркие краски, острые, опасные углы. Мимо шла знакомая молодая пара, усердные прихожане, — они удивленно посматривали на двух женщин, напряженно стоящих по разные концы скамейки. На ближайшей к церкви лавочке шушукались, бросая на Ольгу подозрительные взгляды, две старушки, завсегдатаи, большие поклонницы батюшки. Ольга нагнулась поближе и прошипела: