С ключом на шее
Шрифт:
Янка с Филькой ждут на лавочке у подъезда, тревожно посматривая в сторону качелей. Янка держит на коленях маленькую эмалированную кастрюльку, желтую, с красным цветком на боку. Под дужку крышки подсунута засаленная винная пробка, чтоб не горячо было брать. Ольга оглядывается. Толпа уже рассосалась. Близнецы, вернувшие свои шапочки и преисполненные важности, качаются под ужасающий скрип. Трое малявок смотрят на них с испуганным уважением; остальные разбрелись по двору. А вот большие парни исчезли. Ольга надеется, что они ушли в соседний двор играть в ножички, или лазать по стройке, или вовсе отправились к
Филька в светло-серой, очень взрослой ветровке, застегнутой под горло, похож на забытый в тени сугроб. Стараясь не запачкаться, он неудобно держит на вытянутых руках промасленный газетный сверток. Бесполезно: на животе уже темнеют пятна. Янка разделась до клетчатой рубашки с коротким рукавом. Ее предплечье пересекает фиолетовая полоса с багровыми точками по краю. Янка склоняет голову к Фильке, что-то тихо говорит, машинально потирая синяк. Заметив Ольгу, она машет рукой.
— Что там? — нервозно спрашивает Филька, когда Ольга наконец подходит. От него разит подсолнечным маслом. Ольга, не ответив, плюхается на лавочку, отодвигает ногой пса, чей мокрый нос уже уткнулся в Филькин пакет. Кобель отъезжает на мохнатой попе, упираясь лапами и вытягивая шею.
— А вы знали, что он только черноволосых трогает? — спрашивает Ольга.
— Кто? — не сразу соображает Филька. Янка замирает, стиснув ладони и вытянув губы трубочкой; ее глаза съезжаются к переносице.
— Он хочет убить Голодного Мальчика, — говорит она наконец.
— Наверное, боится, что Мальчик их выдаст, — кивает Ольга.
Они с Филькой невольно смотрят на Янку, и она отводит глаза и прикусывает побелевшую нижнюю губу.
— Надо заставить его перестать, — говорит она.
С минуту Ольга задумчиво перекатывается с носков на пятки, пытаясь придумать, как заставить взрослого остановиться, но в голову ничего не приходит. Янка дергает себя за короткие лохмы, прикусив щеки изнутри и вытянув губы, как унылая рыбина. Филька раскачивается взад-вперед, сцепив руки на животе. Видно, что у них нет ни единой мысли.
Ольге первой надоедает ломать голову. Она нетерпеливо машет рукой:
— Айда уже. По дороге подумаем. Или…
Кажется, Голодный Мальчик запросто может придумать что-нибудь, но ей почему-то не хочется об этом говорить.
— Погнали, — соглашается Янка. — Только сегодня недолго, мне еще гаммы учить. Теть Света сказала, что вечером проверит.
— Она что, умеет играть на скрипке? — удивляется Ольга, и Янка смотрит на нее ошарашено.
— Нет, конечно, — говорит она.
— А как она тогда проверит?
Филька ухмыляется во весь рот и стучит себя пальцем по лбу.
— Сам дурак, — огрызается Ольга. — Нет, правда, как?
Янка снова прикусывает изнутри щеки.
— Ну, она просто наорет на меня, если я запнусь, или скажет папе, чтобы выпорол, — отвечает наконец она. — Зачем ей самой уметь?
— Взрослым это вообще не надо, — поддерживает Филька.
Конечно, именно Филька первым говорит о том, что за ними следят, но на этот раз Ольге не хочется над ним смеяться. Она давно уже чувствует, слышит, чует: скрип песка под ногами, шорох задетой плечом ветки. Давящие взгляды. Неуловимые шепотки и хихиканье. Неправильное
На вершине сопки, склон которой спускается прямо к озеру, Филька снова оглядывается и щурит залитые потом глаза.
— Это Егоров, — говорит он, и в его голосе сквозит паника. — Егоров нас засек! С Грушей и еще каким-то…
Ольга щурится, разглядывая ложбину между сопками. Там среди стланика мелькают три головы. Незнакомый третий — самый высокий, русые волосы аккуратно подстрижены и расчесаны. Пижон какой-то.
— Я его во дворе видела, — вспоминает Ольга. — Он, наверное, на нас Егорову и настучал.
Трое парней быстрым шагом движутся по их следам. Они уже не прячутся. Они так близко, что Ольга видит их ухмылки.
— Сматываемся, — говорит Ольга. Они бегут вниз, как животные, инстинкт которых гонит в логово, даже если это не поможет. Улучив момент, Ольга оглядывается на Янку. Янкины ноги не успевают за телом; она все больше кренится вперед, но, кажется, не замечает этого, — ее лицо не выражает ничего, кроме отвращения. С каждым шагом холодный суп плещет ей на живот. Ольга морщится и пропускает Янку вперед, но не может заставить себя тащиться следом за Филькой. Егоров и Груша улюлюкают. Незнакомый пижон кричит «Ату!» и хохочет на бегу.
Ольга бежит вдоль озера. Мир сузился до точки между неестественно скованными Янкиными лопатками. Спине жарко от всхлипывающего дыхания Фильки. Янка выскакивает на песок; Филька, сбитый с ног то ли толчком, то ли подножкой, пролетает мимо нее, выставив руки, скользит, сдирая кожу с ладоней и носа, и замирает у самого кострища, содрогаясь от беззвучного плача. К нему тут же подбегает Груша и прижимает к земле коленом. На Фильку больше надежды нет, и бежать некуда; Ольга встает плечом к плечу с Янкой.
— Валите отсюда, — говорит она. — Это наше место.
— «Наше место», — кривляясь, пискливо передразнивает Груша.
— Заткнись, дылда белобрысая, — небрежно бросает Егоров и плавными, скользящими шагами приближается к Янке. — Где твоя скрипка, скрипачка? — спрашивает он, придвинув лицо так близко, что чувствуется тошнотворное тепло его дыхания. — Ты что, сыграть мне не хочешь?
— Чего ты к ней лезешь все время? — орет Ольга, и Егоров молча пихает ее — так сильно, что она теряет равновесие и почти падает, лишь в последний момент умудрившись вывернуться и встать на одно колено. Она уже готова броситься в драку, но тут Егоров говорит: