С ключом на шее
Шрифт:
Оставшиеся макароны она доедает, посыпав сахаром, на завтрак, ожидая звона колокольчика за окном. А когда мусорка приезжает — бежит, едва накинув куртку на плечи, выкидывать оставшиеся собачьи нитки.
Несколько дней между Ольгой и мамой висит напряженное молчание. Каждый вечер Ольга просматривает последнюю страницу «Советского Нефтяника» — там, в самом низу, печатают объявления о работе. Ольга обводит бледным карандашным овалом те, что кажутся ей по зубам. После школы она обходит почту, три магазина (один из них — тот самый коммерческий) и несколько контор, в которых требуется уборщица, но везде с Ольгой перестают разговаривать, едва узнав, сколько ей лет. В последней конторе,
Это становится последней каплей. Корчась от унижения, Ольга рассказывает маме об отказах. На задумчивом дядьке мама начинает хмуриться, и рассказ о мымре в лосинах, которая помешала, когда дело уже почти выгорело, вызывает у нее странное, неприятно тревожащее облегчение. Подперев щеку ладонью, мама грустно смотрит, как Ольга шипит и плюется от ярости.
— Мы же хотели, чтобы ты пошла в художественное училище, — напоминает она. — Если сейчас бросишь — не поступишь…
— Ну и не надо. Поступлю куда-нибудь еще. Или вообще учиться не буду — может, я уже начальницей стану, — Ольга понимает, что молотит чушь, но остановиться не может. Думает: если бы этот дурацкий жених не пропал, у нас, может быть, было бы больше денег. Мысль тошнотворная, как попавшая под машину крыса с выдавленными кишками, но Ольга никак не может выгнать ее из головы. Вспоминает настороженную мымру. — Или вообще замуж за бизнесмена выйду, — брякает она.
— Еще чего не хватало, — хмурится мама. — Брось, успеешь еще наработаться…
Ольга уперто мотает головой, и мама вздыхает. Ее глаза сами собой соскальзывают на коробку из-под макарон, стоящую на подоконнике, и подбородок поджимается, покрывается дрожащей рябью. Это длится всего мгновение — но Ольга замечает. Замечает и то, что мама старается не смотреть на коробку, — но проклятая картонка притягивает ее, будто недобрым заклинанием.
— Не хочу я в художку поступать, я в медицинское пойду, как ты, — говорит Ольга. — Только мне работу надо найти.
Мама снова вздыхает — прерывисто, будто сдерживая поток воздуха.
— Может, санитаркой? — с непонятной натугой спрашивает она. — Я поговорила кое с кем, тебя возьмут…
— Ага, — осторожно кивает Ольга. Мамино смущение беспокоит ее. Хорошо, если придется горшки выносить, — а если заставят уколы ставить? Она не сможет… — А что надо будет делать? — осторожно спрашивает она.
— Да чепуха, полы мыть, справишься, — отмахивается мама с преувеличенным легкомыслием. Ольга решает не обращать на него внимания. Не может позволить себе искать подвох.
— Ага, — говорит она. — Конечно, справлюсь.
— Только придется на автобусе ездить, — небрежно добавляет мама, глядя куда-то в угол.
Несколько секунд Ольга недоумевает, зачем ездить на автобусе, если от дома до больницы идти минут десять, — наверное, столько же, сколько до ближайшей остановки. Потом до нее доходит, что в городе — а вернее, за городом, у самого аэропорта — есть еще одна больница.
— Тебя переведут, как только у нас место появится, — тихо обещает мама, и Ольга с противоестественной бодростью отвечает:
— Ага. Да ладно, не так уж далеко ездить. Подумаешь, автобус…
В конце концов он устал грозить и упрашивать, и теперь, лежа на боку, молча смотрел сквозь зарешеченное окно на низкое небо и верхушку ольхи, изогнутую на ветру. От лета, щедро обещанного с утра, не осталось и следа. Краски начинали выцветать; до настоящих сумерек было еще далеко, но серые нити уже вкрадчиво
— Хоть бы шторки задернула, — проворчал он. — Или нравится красоваться?
Ольга раздраженно дернула плечом.
— Не понимаю, как вас вообще выписали, — сказала она. — Вы же отмороженный на всю голову.
— А я сбежал, — невыразительно проговорил дядя Юра.
— Но…
— Да не из дурдома. От него. — Дядя Юра смотрел сквозь потолок — и Ольга не хотела знать, куда. На резиновой маске его лица шевелились только губы. Ольга втянула сквозь зубы вдруг ставший очень холодным воздух. Хотела сказать, чтобы он заткнулся, — но только прижала руку ко рту. — Он… отвлекся, — сказал дядь Юра. Полинка вдруг резко выпрямилась на своем стуле, вытянулась в струну, и ее загар стал зеленоватым. Ольга вспомнила, как всего пару часов назад разъяренно совала в лицо дочери Библию, и ей захотелось то ли провалиться от стыда, то ли истерически расхохотаться. — Только теперь он меня ищет, — забормотал дядь Юра. — А я его узнать не могу, он оборачивается, смотришь — вроде нормальный пацан, а то и девчонка, а может, это он. Мне его первым найти надо, иначе… опять… — он конвульсивно повернулся набок, поджал колени к груди. — Не хочу, не могу туда опять…
Он дернул головой. Взгляд скользнул по оконному стеклу, и глаза дяди Юры полезли из орбит.
— Смотрит на меня! — взвизгнул он. — Смотрит! Ты, сука, нарочно, ты с ним сговорилась шторки не задергивать, чтоб он меня нашел! Убериииии…
Ольга, задохнувшись, ринулась к окну, перепрыгнув через сучащего ногами дядю Юру. Дернула занавеску, оборвав пару колечек. Мельком увидела в стекле — себя, только себя, он же полный псих, ничего там нет и быть не может, кроме отражений, а под окном полукругом стояли собаки, навострив уши и напряженно вытянув хвосты, и когда они увидели ее, хвосты дружно качнулись, уши вытянулись, готовые ловить команду, и Ольга зажмурилась до боли под веками и рванула вторую штору, полностью закрывая стекло. Дядя Юра завыл; что-то металлически загремело по полу, и Ольга развернулась, присев и сжимая кулаки, готовая драться. Полинка поджала ноги, сжалась на стуле в упругий, опасный комок. Дядя Юра, не прекращая орать, бился на полу, и из его карманов сыпалось — мелочь, ручка, зернистый брусок, ключи…
Ключи.
Ольга набрала стакан воды. С холодным удовольствием пустила тонкую струйку дядь Юре на голову, и тот наконец заткнулся. Зафыркал, затыкал носом в плечо, обтирая капли. Улучив момент, Ольга нагнулась к нему коротким змеиным броском — и тут же выпрямилась, сжимая ключи в кулаке. Почувствовав движение, дядя Юра откатился в сторону и выставил перед собой обмотанные скотчем руки. Как будто боялся ее. Как будто она могла его ударить… Это само по себе было мерзко — но еще гаже было то, что на все это безобразие смотрела Полинка. Смотрела во все глаза, возбужденно подрагивая ноздрями.
— Угомонился? Полежи пока здесь, — Ольга залпом допила остатки воды, грохнула стакан на стол и крепко взяла Полинку за плечо. — Идем…
Полинка метнула на дядь Юру тревожный взгляд, и Ольга чуть подтолкнула ее к коридору:
— Идем, никуда он отсюда не денется…
Полинка послушно дошла до комнаты — но стоило Ольге прикрыть дверь, и она немедленно вывернулась, схватила ее за руку.
— Мам, а что мы с ним дальше делать будем? — свистящим шепотом спросила она. Ее распирало от любопытства. И она нисколько не сомневалась, что мама знает, что делать. Ольге захотелось провалиться сквозь землю.