С крестом и мушкетом
Шрифт:
В Пном-Пень пришли три каравеллы из Манилы, и сразу же все изменилось. Теперь, когда в распоряжении Велозу и Руиса оказалось почти двести европейцев и филиппинцев, много оружия и корабельная артиллерия, они решили не терять времени даром. И вот в Срей Сантхоре начались переговоры с царем: царю предложили стать вассалом его католического величества короля Испании.
Тот день, последний день переговоров, был особенно жарким. Солнце уже с утра палило так нещадно, что голова Руиса звенела и перед глазами плыли зеленые круги. Ни опахала, ни кокосовое молоко не приносили облегчения… Руис из тенистого сада поднялся в свои покои и приказал слуге подать парадный камзол. Через час должно свершиться то, ради чего они
Воображение Руиса рисовало великолепные картины будущего. Громадные испанские галионы бросают якорь у пристаней Пном-Пеня. Город полон европейских торговцев, грузящих в трюмы своих кораблей бесценные продукты тропиков. Грозные крепости оберегают жизнь и богатства подданных Испании, а многочисленные монахи несут камбоджийцам слово господне. И весь этот порядок держится на нем, Руисе…
В тронный зал дворца Руис вошел, когда все уже были там. Велозу, сидевший по правую руку от государя, приветствовал его кивком головы. Рядом с ним восседал доминиканец Мальдонадо. Налево от трона стояли бритоголовые буддийские монахи в желтых одеждах, а поодаль, коленопреклоненные, застыли сановники и министры. Не было только Лаксаманы, который все это время оставался в Пном-Пене.
Руис низко поклонился царю. Тон выглядел подавленным. Вся его не по возрасту расплывшаяся фигура выражала собой обреченность и покорность. Садясь на отведенное ему место, Руис подумал: «Неужели подпись этого ничтожества что-нибудь значит?». «Да, — ответил он сам себе, — она значит, что мы верим в нашу силу; она значит, что другие поверили в нее; она значит наконец, что в нее поверлт Испания».
Церемония началась. Из царской канцелярии принесли столик, на котором лежала бумага с текстом договора и золотая пластинка, на которой тот же текст был выгравирован «на века». Велозу поднялся и, перекрестившись, стал на камбоджийском языке пункт за пунктом громко читать условия договора. Каждый параграф кончался словами: «Я, царь Камбоджи, Парамараджа II [28] , сие утверждаю без оговорок и двусмысленных толкований», и каждый раз Тон вздрагивал, слыша свое имя. Присутствующие хранили мертвое молчание.
28
Под этим именем Тон взошел на престол.
Вдруг торжественную тишину дворца нарушили полоса и звон оружия. Велозу прервал чтение. На террасе дворца послышались торопливые шаги, и в зал почти нбсжлл рослый камбоджиец в одежде офицера царской стражи. Он пал ниц перед троном и, задыхаясь, проговорил что-то, в чем Руис уловил только слова: «Пном-Пень» и «Лаксамана». Царь побледнел и знаком дал понять, что церемония откладывается. Придворные, толпясь, покидали тронный зал, оставив в нем гонца наедине с царем и европейцами.
Из сбивчивого рассказа офицера Руису стало ясно, что дело плохо. Кто заварил всю эту кашу, офицер не знал. То ли какой-то малаец ударил ножом испанца, то ли испанцы избили малайца, но только в городе началось побоище между малайцами и европейцами. Сначала будто бы европейцы вместе с христианами-японцами осадили лагерь малайцев, а потом откуда-то появился Лаксамана с основными силами малайцев и, отогнав атакующих испанцев, осадил их корабли. Когда офицер поскакал с донесением к царю, ситуация уже складывалась не в пользу европейцев. Хуже всего было то, что жители Пном-Пеня вышли из повиновения и, вооружившись чем попало, тоже бросились в свалку, присоединившись к Лаксамане.
«Идиоты, идиоты, — думал Велозу. — Позволить хитрому малайцу заманить себя в ловушку».
Во дворе уже седлали коней. Руису принесли латы и пистолет. Велозу, нахмурившись, выслушивал уговоры царя остаться и переждать во дворце и качал головой. Мальдонадо поспешно скинул рясу и облачился в доспехи. Через
Уже в предместьях Пном-Пеня ощущалась близость сражения. На улицах не было видно мужчин. Только старухи и дети с любопытством провожали глазами всадников. Со стороны реки раздавались нечастые выстрелы пушек.
У поворота на улицу, ведущую к Меконгу, навстречу отряду выбежала группа вооруженных топорами камбоджийцев. Руис круто развернул коня и, пригнувшись к его шее, выстрелил два раза. Кто-то упал. Конь Велозу стал на дыбы и тут же, пронзенный пикой в живот, рухнул на землю. Руис увидел занесенный над Велозу топор и отвернулся. Отряд помчался дальше, туда, где раздавались выстрелы и крики. «А это, кажется, крупная птица», — сказал, нагнувшись над трупом Велозу, горшечник Тит.
Когда отряд Руиса подоспел к месту боя, поражение испанцев было уже очевидным. Из трех кораблей два были взяты на абордаж малайцами. Оставшийся корабль продолжал обстреливать берег, где малайцы и камбоджийцы осадили отрезанную от кораблей группу испанских и филиппинских солдат. Испанцы укрепились в амбаре и уже много часов отстреливались из мушкетов и аркебуз. Порох у них был на исходе.
Да и для Руиса с его отрядом все пути к отступлению уже были отрезаны. Единственное, что можно было сделать — прорваться к стоящим у берега прау и попытаться доплыть до каравеллы. Руис с обнаженным мечом врезался в шеренги малайцев и стал прокладывать путь к берегу. За ним ринулись остальные воины его отряда. «Нет, «е пройти», — подумал Руис, чувствуя, как тяжелеет его рука. Десять часов в седле без отдыха и еды давали себя знать. Руис оглянулся. За ним следовало теперь всего семь человек. Прямо за его спиной работал мечом Мальдонадо. Слуга всевышнего, слава богу умел обращаться с оружием.
В этот момент Руис увидел Лаксаману. Предводитель малайцев стоял метрах в тридцати от места схватки и безучастно наблюдал за происходящим. Руис выхватил пистолет и прицелился. Выстрелить он не успел. Пуля вошла ему под лопатку, и он замертво повалился с коня.
Немногие из европейцев пережили этот день. На борту каравеллы спасся доминиканец Мальдонадо Имена Руиса и Велозу стали известны в Испании. Они обросли легендами и долго еще служили источником вдохновения для испанских поэтов и драматургов. В Камбодже о них быстро забыли. В придворных хрониках «приемные сыновья» царя Сатхи упоминаются лишь в связи с борьбой его сына против узурпатора Прея. А совсем недавно какой-то эксцентричный камбоджиец, возводящий свою родословную к португальским завоевателям, поставил на берегу Меконга в провинции Ба-Пхном, некогда дарованной царем Велозу, памятник этому португальскому конкистадору.
ЭПИЗОД ВТОРОЙ,
Маун Зинга был еретиком. Он десять лет грабил пагоды и разрушал их. Исчезла религия в Раманне, и никто не совершал добрых дел
Моны и бирманцы запомнили его под именем Маун Зинга. На самом же деле он был наречен при крещении Филиппом, Филиппом де Бриту. Бирманцы думают, что после смерти он стал злым духом — натом. По бирманским верованиям натами становятся люди, погибшие насильственном смертью. Если же человек при жизни был злым, то дух его злой вдвойне.
Мало кому из португальских авантюристов удалось приблизиться к тем вершинам, на которые вознесся бедный португальский дворянин де Бриту. Он стал королем — предел мечтаний для каждого дворянина. И умер он королем. Правда, королевство его было невелико и просуществовало всего несколько лет. И рухнуло за три дня до смерти де Бриту…