С любовью, Лара Джин

Хан Дженни

Питер бегом догоняет нас, когда мы уже почти уходим. У него даже дыхание не сбилось, и то, что мы его чуть не потеряли, его ни капли не заботит.

– Где ты был? – восклицаю я. – Мы чуть не ушли без тебя!

Он торжествующе протягивает мне коричневый бумажный пакет.

– Открой и посмотри.

Я забираю пакет и заглядываю внутрь. Это печенье с шоколадной крошкой от «Левайн», все еще теплое.

– О господи, Питер! Ты такой заботливый!

Я поднимаюсь на цыпочки и обнимаю его, а потом оборачиваюсь к Крис.

– Правда, он заботливый, Крис?

Питер

милый, но обычно не настолько. Он сделал два романтичных жеста подряд, и похвалить его надо как следует, потому что мальчики хорошо реагируют на поощрение.

Она уже сунула руку в пакет и засовывает кусок печенья в рот.

– Очень заботливый. – Она тянется за вторым куском, но Питер отбирает у нее пакет.

– Черт, Крис! Дай Кави попробовать, прежде чем все съешь!

– А почему ты купил всего одно?

– Потому что оно огромное! И стоит пять баксов за штуку.

– Не могу поверить, что ты сбегал и купил мне печенье, – говорю я. – Ты не боялся, что потеряешься?

– Нет, – с гордостью отвечает он. – Я просто посмотрел по гугл-картам. Немного поплутал, когда вернулся обратно в парк, но мне подсказали. Люди в Нью-Йорке очень дружелюбные. То, что они грубые, – наверное, вранье.

– Да, все, кого мы встречали, очень милые. Кроме леди, которая на тебя накричала за то, что ты смотрел в телефон на ходу, – говорит Крис и хихикает, а Питер хмурится в ответ. Я откусываю большой кусок печенья. Оно больше похоже на лепешку, плотное и с заметным вкусом теста. И тяжелое. Действительно не похоже ни на одно печенье с шоколадной крошкой, которое я пробовала.

– Ну что? – спрашивает Питер. – Каков вердикт?

– Оно уникальное. Отдельная категория.

Я откусываю еще кусок. Мисс Дейвенпорт подходит к нам и торопит, косясь на печенье у меня в руках.

У нашего экскурсовода указка в форме факела статуи Свободы, и он поднимает его в воздух, ведя нас через парк. Волосы у него собраны в хвост, он в жилетке цвета хаки. По-моему, он немного слащавый, но, похоже, мисс Дейвенпорт нравится. Я бы хотела гулять и осматривать город самостоятельно. Но нет. После Центрального парка мы едем на метро в центр и переходим Бруклинский мост пешком. Пока все стоят в очереди за мороженым в «Бруклин айс-крим фактори», мы с Питером сбегаем в магазин шоколада Жака Торреса. Это идея Питера. Конечно, я сначала спрашиваю разрешения у мисс Дейвенпорт. Она занята разговором с экскурсоводом и только машет рукой, разрешая. Я чувствую себя такой взрослой, когда иду одна по улицам Нью-Йорка.

В магазине меня охватывает восторг. Наконец я смогу попробовать знаменитое печенье Жака! Я его откусываю: оно плоское, тягучее, плотное. Шоколад собрался наверху и затвердел! Масло и сахар на вкус почти карамелизированные. Райское наслаждение.

– Твои вкуснее, – говорит Питер с набитым ртом, а я шикаю на него и оглядываюсь, проверяя, что девушка у кассы не услышала.

– Не ври, – говорю я.

– Я не вру!

Врет, конечно.

– Я не понимаю, почему мое печенье не такое, – говорю я.

– Наверное, потому, что они готовят в индустриальных печах.

Видимо,

мне придется принять то, что мое печенье неидеально.

Выходя на улицу, я замечаю через дорогу пекарню «Алмондин», а на другом углу – «Печенье одной девушки». Нью-Йорк и правда город выпечки.

Мы с Питером возвращаемся к магазину с мороженым, держась за руки. Все спустились на пирс, сидят на лавочках, едят мороженое и делают селфи с видом на Манхэттен. Нью-Йорк не перестает удивлять своей красотой.

Наверное, Питер думает о том же, потому что сжимает мою руку и говорит:

– Потрясающий город.

– Потрясающий.

Я крепко сплю, когда раздается стук в дверь. Вздрогнув, я просыпаюсь. За окном еще темно. Крис в соседней кровати не шевелится.

С другой стороны двери раздается голос Питера:

– Кави, это я. Хочешь пойти смотреть рассвет на крыше?

Я выбираюсь из постели и открываю дверь. Питер стоит на пороге в толстовке университета Вирджинии с двумя стаканчиками: в одном кофе, из другого свисает чайный пакетик.

– Сколько времени?

– Полшестого. Скорее бери куртку.

– Сейчас, две минуты! – шепчу я, бегу в ванную почистить зубы и в темноте пытаюсь нащупать куртку. – Не могу ее найти!

– Можешь надеть мою толстовку, – предлагает Питер с порога.

Крис рычит из-под одеяла:

– Если вы двое не заткнетесь, я вам устрою.

– Извини, – шепчу я. – Хочешь пойти смотреть на рассвет с нами?

Питер дуется, но Крис не высовывается из-под одеяла и не видит этого.

– Нет. Валите отсюда!

– Прости, сейчас! – говорю я и выбегаю за дверь.

Мы поднимаемся на лифте на крышу. Снаружи все еще темно, но начинает светать. Город только-только просыпается. Питер сразу снимает толстовку, я поднимаю руки, и он надевает ее на меня. Она теплая и пахнет стиральным порошком, который использует его мама.

Питер наклоняется над парапетом и смотрит через реку на город.

– Представь, что мы живем здесь после колледжа. Может, в небоскребе со швейцаром и спортзалом.

– Я не хочу жить в небоскребе. Я хочу жить в браунстоуне [13] в Вест-Виллидж, рядом с книжным магазином.

13

Браунстоун – характерный для Нью-Йорка тип домов XIX – начала XX века.

– Придумаем что-нибудь, – говорит он.

Я тоже перегибаюсь через край. Я никогда не думала о жизни в Нью-Йорке. До приезда сюда он меня немного пугал. Я представляла, что это город для крепких духом людей, которые не боятся ругаться с другими в метро, или для мужчин в костюмах, работающих на Уолл-стрит, или для художников, живущих в лофтах в Сохо. Но теперь, когда я здесь, все не так страшно. Да и Питер со мной рядом. Я украдкой смотрю на него. Значит, вот как это бывает? Когда влюбляешься, то тебя ничто уже не пугает по-настоящему и жизнь кажется морем возможностей!