С любовью насмерть, Дун...
Шрифт:
— Вернемся к Маргарет Годфри, пожалуйста, миссис Миссал.
— Ах, да, Маргарет Годфри. Она была такая непонятная, какая-то зашифрованная. Хорошее слово, да? Я его взяла из какой-то книжки, название не помню. Вроде как зашифрованная. Совершенно незаметная, ничем не выделялась. Ни умом, ни внешностью, — миссис Миссал еще раз взглянула на фотографию, — …Маргарет Годфри. Знаете, просто не верится, что такую могли убить. За что?
— А какую, по-вашему, могли убить, миссис Миссал?
— Ну, например, такую, как я, — ответила она и хихикнула.
—
— Дайте вспомнить. С ней ходила Энн Kелли, и еще та хилая маленькая сучечка, кажется, ее фамилия была Бертрам, и Дайана, как ее там…
— Наверно, Дайана Стивенс.
— Черт побери, да вы сами все знаете, правда ведь?
— Мне хотелось бы знать, с кем из мальчиков она дружила.
— Откуда я знаю? Я тоже была в этом смысле очень шустрая, — она взглянула на него и соблазнительно выставила губки, и первый раз Уэксфорд немного ее пожалел, подумав вдруг о том, что с возрастом ее красота увянет, а ужимки маленькой девочки останутся, и наверняка в этом гротеске будет много смешного и жалкого.
Энн Келли, Дайана Стивенс, Девочка по фамилии Бертрам… А что вы Можете сказать о Клэр Кларк и о миссис Кводрант? Могли бы они хоть что-нибудь Вспомнить?
Она сказала, что ненавидела школу, но когда она снова заговорила, он услышал в ее голосе теплоту, на которую она, как ему казалось, была неспособна. Даже лицо ее стало мягче, нежнее. И он вдруг забыл весь свой гнев, ее постоянное вранье, перестал замечать вызывающе наглую позу в бикини и начал жадно слушать.
— Чудно как-то, — сказала она, — но эти имена как будто вернули меня в прошлое. Около школы был сад, весь заросший, заброшенный, и мы там любили сидеть — Фабия, я и та девочка, ее фамилия Кларк, я иногда вижу ее в городе, и еще с нами были Джил Инграм, Келли, и — да, та самая Маргарет Годфри. Вообще-то нам давали задание, и мы должны были заниматься в саду, но мы не особенно старались. Мы просто сидели и разговаривали… Ой, я даже не знаю, о чем… Обо всем, о…
— О мальчиках, миссис Миссал? — спросил Уэксфорд и тут же понял, что ляпнул глупость.
— Да нет, — резко оборвала она его. — Вы неправильно меня поняли. Там, в саду, мы об этом не разговаривали. Вокруг нас были тенистые деревья, настоящие заросли, и старый пруд, заросший тиной, и под кустами пряталась скамейка, на которой мы всегда сидели. Мы сидели и говорили… Мы говорили, какими мы хотим стать, и кем, и чем бы мы хотели заниматься, когда вырастем, гадали, какая нас ждет жизнь, делились своими мечтами, тайнами…
Она замолчала. Уэксфорд не подгонял ее. Пока она рассказывала, в его воображении возникла ярко, как наяву, эта картина — густой зеленый сад, девочки с книжками в его укромном уголке, и он как будто слышал их голоса — шепчутся, смеются, затаив дыхание, слушают, как подружки по очереди изливают душу, делятся своими сокровенными мечтами.
Он даже вздрогнул, когда она опять заговорила — так изменился ее голос. Она перешла на
— Я стремилась на сцену! Я хотела играть! А они меня не пустили, мои родители, мой отец и мать! Я подчинилась, ослушалась, и что? Все, чем я жила, к ему стремилась, — позабылось, ушло. Осталась пустота, — она откинула назад растрепавшиеся волосы и кончиками пальцев разгладила две резкие морщины, которые обозначились у нее на переносице. — Встретила Пита, вышла замуж, — миссис Миссал сморщила нос, усмехнулась и сказала: — Вот и вся история моей жизни.
— Ну что же, не все желания исполняются, — сказал Уэксфорд.
— Да, — согласилась она, — и в этом я не одинока…
Она задумалась, и Уэксфорд внутренне напрягся. Интуицией он почуял, что она собирается сказать что-то очень важное, чрезвычайно важное для него, что помогло бы распутать все дело, разложить его по полочкам, чтобы потом собрать в одну большую папку, готовую для доклада мистеру Грисвальду. Зеленые глаза ее стали огромными и вспыхнули, но только на миг, и тут же потухли, вместе с той горячей искрой подлинного переживания, что согрела и растопила ее холодную душу.
В холле скрипнула половица, и Уэксфорд услышал тяжелые шаги — резиновые подошвы шлепали по густому ворсу ковра. Хэлен Миссал вдруг страшно побледнела.
— О, Боже! — быстро проговорила она. — Только умоляю, не просите, чтобы я показала вам тот билет в кино, ну, пожалуйста!
Уэксфорд мысленно выругался, когда открылась дверь и в гостиную вошел Миссал. Он был потный, под мышками на майке проступали два темных пятна. Он сразу бросил взгляд на жену, и непонятно, чего было больше в его взгляде — ненависти или похоти.
— Надень на себя чего-нибудь! — заорал он. — Пойди, прикройся!
Она как-то боком, неуклюже поднялась и пошла, а Уэксфорд подумал, что хамские слова мужа хлестали ее тело, как скабрезные слова на порнографических открытках.
— Я загорала, — сказала она. Миссал злобно накинулся на Уэксфорда:
— А, пришли посмотреть шоу типа «погляди и проходи»? — лицо его налилось кровью, он ревновал и бесился.
Уэксфорд хотел его осадить, погасить ярость, бушевавшую в ревнивце, льдом своего сдержанного гнева и не смог, — ничего, кроме жалости, он к Миссалу не испытывал. Он только сказал:
— Ваша жена мне очень помогла.
— Да уж, конечно, она это умеет, — Миссал открыл перед ней дверь и почти вытолкнул из комнаты. — Помогла, да? Она добрая, всем помогает. Разным там Томам, Дикам, всем, кто попросит, — он ощупывал свою мокрую майку, как будто не майка, а собственное тело вызывало у него отвращение. — Валяйте, теперь принимайтесь за меня. «Что вы делали в Кингсмаркхэме во вторник вечером, мистер Миссал? Будьте любезны назвать имя вашего клиента, мистер Миссал. Вашу машину видели па кингсбрукской дороге, мистер Миссал…» Давайте, давайте, спрашивайте. Или вам не интересно?