С нами были девушки

Кашин Владимир Леонидович

На переднем крае Андрей вспоминал о небе только тогда, когда начинался воздушный налет или открывала огонь артиллерия немцев. Он зарывался в землю и каждым нервом чувствовал небо, с которого летела смерть. А в минуты затишья или когда он сам шел в наступление, совсем забывал о бескрайнем океане, что нависал над ним. Земляченко был солдатом земли… А вот теперь должен стеречь небо… Удивительно! И нужно было ему попасть под минометный обстрел, после которого очутился в госпитале, а потом в этой части! Возле калитки маячил часовой — девушка или парень, Андрей не мог издали разглядеть. Подумалось:

может, это как раз Чайка стоит? Ну, если ему все время станет мерещиться эта девушка, хороша будет служба!

Ответ на вопрос, который целый день его беспокоил, внезапно выкристаллизовался. Нет, здесь ему не служить! Постоянные угрызения совести, мысль, что он притаился во втором эшелоне, и ко всему это странное беспокойство: только увидел девушку — и уже она тревожит его, манят ее глаза, безразлично, какие они — светлые или темные… Напишет завтра рапорт. Командование части должно его поддержать: ведь он не знает этой самой службы ВНОС! Пусть отправят на фронт!

Фронт. Почему-то сейчас вспомнилось не то время, когда он уже притерпелся к окопной жизни, а первые дни, когда его трясло в болотистом окопе — от мокрой земли, липкой одежды и от неодолимого страха.

И все же он решил написать рапорт: пусть куда угодно откомандируют, только бы не здесь, не в этих странных войсках…

Андрей успокоился, вернулся на свой топчан и с наслаждением растянулся на нем. Он еще раз вспомнил о Грищуке, но теперь уже без огорчения и обиды, а как о чем-то совершенно комическом и даже улыбнулся в темноте. Поудобнее умостившись головой на подушке, он почувствовал, как погружается в глубокую, мягкую бездну. Через несколько минут он крепко спал…

Глава вторая

1

Медленно угасает день. Раскаленное солнце склонилось к далекому горизонту. Озаренные косыми лучами, красновато отливают железные крыши домов и блестят стекла окон. От акаций и лип ложатся на землю длинные тени.

Несколько минут назад открылась дверь батальонного поста перед очередной сменой. Сегодня в оперативной комнате и Андрей. На рапорте, в котором Земляченко просил откомандировать его в пехотную часть, Моховцев коротко написал: «Отказать» — и велел каждый вечер приходить на БП.

Оперативная комната помещалась в подвале. Ее герметизировали, чтобы посторонний шум не мешал напряженной работе наряда. Здесь мозг разветвленной системы, которая контролирует пространство на сотни километров.

На стенах — затянутые матерчатыми занавесками схемы дислокации наблюдательных постов, схемы связи и оповещения летчиков, прожектористов и зенитчиков. Вдоль стен — маленькие столики с телефонными аппаратами. У каждого сидит девушка-солдат, которая держит связь с постами. Одна линия ведет на радиостанцию.

А посреди комнаты, на низком круглом столе, лежит большая карта. Дежурный офицер контролирует по ней пролеты вражеской авиации и своих самолетов — все, что делается в небе над охраняемой территорией. На столике дежурного еще одна схема дислокации, меньших размеров, чем на стене; на ней во время налета

дежурный обозначает синим карандашом путь врага, а красным — курс наших самолетов. Причудливыми линиями вычерчивается здесь на протяжении суток сложная воздушная война.

Старший лейтенант Капустин докладывает лейтенанту Грищуку, заступающему на дежурство, обстановку в воздухе, сдает смену, и старый наряд оставляет оперативную комнату. К телефонам и планшету садятся другие солдаты.

Грищук приказывает проверить связь на всех линиях. На БП он немногословен, официален и даже суров. Андрей, не зная, куда себя деть, садится на стул возле оперативной карты. Девушки негромко говорят по телефону. Потом в комнате надолго наступает тишина, полная напряженного ожидания.

Андрей окидывает взглядом тех, кто сейчас на смене. Вот склонилась над планшетом ефрейтор Зоя Незвидская. Со стороны можно подумать, что девушка скучает, кокетливо вертит в пальцах заточенные карандаши и от нечего делать рассматривает карту. Но Андрей уже знает, что ефрейтор не просто читает карту: она на память заучивает район. Вот рядовая Гуськова, которая штопала носок, когда он впервые зашел в казарму; вон вчерашняя студентка художественного вуза ефрейтор Меретина. А над крайним столиком наклонилась Зина. Ее пышные черные кудри выбились из-под пилотки и прикрывают большую часть лица, он видит в профиль только ровный нос, округлую щеку, подбородок.

Последние дни Зина все время попадается ему на глаза, хоть он и не ищет этих встреч. Вчера, например, такая встреча оказалась весьма неприятной.

На радиостанции случилось чрезвычайное происшествие. Дежурная радистка попросила подругу несколько минут посидеть возле приемника, а сама куда-то вышла. В то время когда дежурная сняла с головы металлическую дужку с наушниками, станция главного поста начала вызывать хозяйство Моховцева. Пока вторая радистка не спеша пристроила себе наушники, станция закончила вызов и, не получив ответа, сообщила, что радио Моховцева не работает.

Капитан немедленно вызвал Земляченко и устроил ему разнос. Андрею пришлось стоять навытяжку и отвечать: «Есть!», «Так точно, товарищ капитан».

От Моховцева он выскочил во двор разгневанный. И чуть не столкнулся с Зиной, которая направлялась в здание. Взгляд его упал на расстегнутый воротник старенькой гимнастерки.

Девушка механически откозыряла. Но Андрей, вместо того чтобы ответить, ястребом набросился на нее:

— Почему воротник расстегнут?

Она испуганно вскинула на него глаза. И юноша сразу заметил, какие они у нее: светлые, с голубым отсветом, как морская вода в тихую погоду…

— Есть, товарищ лейтенант, застегнуть воротник!

Пальцами правей руки она ловко продела в петельку незастегнутую пуговицу — в левой держала утюг: наверно, гладила и выбежала на минутку, за горячими углями, — и вопросительно посмотрела на офицера.

— Идите! — махнул рукой Андрей. Весь его гнев словно волной смыло. «И чего я прицепился к девушке? Конечно, нужно требовать дисциплину, аккуратность, но тон! Ведь я просто кричал!.. И этот светлый, удивленный взгляд… Нехорошо…» Вдвойне расстроенный, направился лейтенант к радиостанции.