С небес на землю
Шрифт:
Там опять помолчали.
— Так кто знает, Владимир? Кто-то из вашего отдела?
— Из моего никто, — пробормотал Береговой и зачем-то прикрыл рукой трубку. — Кабель тянули интернетчики, их со стороны нанимали, никто из них в издательстве не работает… Нет, подождите! А с чего вы взяли, что у нее… что в кабинете есть Интернет и она…
— Электронный адрес вы для нее регистрировали? Пароли придумывали?
— Я…
— Кто еще знал пароль и адрес?
— Никто.
— Что случилось? — одними губами спросил Дэн Столетов, подсунувшись к самой трубке. Митрофанова тоже смотрела с интересом. Сигарета дымилась у нее в пальцах.
Береговой
— Послушайте, — заговорил он приглушенно, втискиваясь за эти груды, — что вам нужно?! Почему вы задаете мне такие вопросы?
— Кто еще знал, Владимир?.. Из вашего отдела никто, значит, из другого! Девушка Ольга из русской прозы?..
— Ольга тут совершенно ни при чем! И те фотографии — просто глупость, шалость!..
— Какие фотографии? — помолчав, осведомился Алекс.
— За которые меня уволили! Но она мне все объяснила! И вообще это не имеет значения, потому что меня не уволили!..
— Вас вернули на работу?..
— С извинениями! — сказал Береговой со всей язвительностью, на какую был способен. — Сама Митрофанова извинилась! Передо мной!..
— Понятно. — Алекс еще помолчал немного. — Значит, увидимся в издательстве.
И пропал из трубки.
Береговой начал вылезать из-за вешалки, чуть ее не уронил, но вовремя подхватил, удержал.
— Вот черт, — сказал он сам себе, рассматривая чужую одежду. — Что за дела!..
Он вернулся за стол, хватил теплого виски из увесистого толстодонного стакана, немного подышал открытым ртом и осведомился:
— Кто такой этот Шан-Гирей?..
Писательница Поливанова прибыла в «Алфавит», как всегда, опоздав часа на полтора. Поначалу Настя звонила ей каждые десять минут, осведомлялась, где именно в данный момент находится Марина Алексеевна, ибо Анна Иосифовна заждалась, а ей необходимо отъехать «в город» — почему-то так говорили, когда встречи назначались не в издательстве, а на нейтральной территории.
Настя звонила, и Маня рапортовала, где именно сейчас проезжает, слегка привирая, конечно, в свою пользу. Например, доехав до Белорусской площади, Маня сообщала, что уже на «Соколе». Потом Настя звонить перестала. Видимо, Анна Иосифовна все же уехала, не дождалась ее.
Ну, и слава богу!..
С генеральной директрисой она еще успеет повидаться, а вот с Митрофановой ей давно надо серьезно поговорить. И вообще хотелось пошататься по издательству, в котором она давно не была!.. Она любила просторные коридоры, уютный свет, особый запах огромных принтеров, стоящих в коридорах. На этих принтерах распечатывались рукописи талантливых авторов — не талантливых распечатывались тоже! Любила отдел рекламы, целый этаж, поделенный стеклянными стенами на почти космические отсеки, где верстались сумасшедшей красоты плакаты, придумывались слоганы и разрабатывались стратегии и кампании, и в каждом углу стояли доски, исчерканные маркерами разных цветов и исписанные непонятными до ужаса иностранными словами. Однажды на такой доске Маня потихоньку нарисовала рожу, и ее долго не стирали, писали иностранные слова и рисовали стрелки вокруг рожи. Еще она любила, когда на первый этаж привозили только что отпечатанные книги, пачки, обернутые плотной коричневой бумагой и обвязанные шпагатом. На пачках было коряво написано «Дирекция № 1», или «Стрешнев», или «5 этаж» — смотря кому предназначались пачки. В библиотеке любила
И — это все глупости, конечно! — еще Мане до смерти хотелось увидеть Алекса, который не шел у нее из головы.
Во-первых, она совершенно точно его откуда-то знает!.. Вспомнить бы, но никак не вспоминается.
Во-вторых, он занят расследованием убийства, между прочим, по просьбе Анны Иосифовны, а на детектива решительно не похож, уж в детективах-то писательница Покровская разбиралась превосходно, и очень гордилась тем, что разбирается!..
В-третьих… В-третьих…
— Он вам, матушка, нравится! — громко сказала сама себе Поливанова, пристраивая машину на единственное расчищенное место в крохотном внутреннем дворике издательства, остававшееся свободным. — Вот уж вам не пристало!..
За плечами у писательницы Поливановой числился один давний и невразумительный развод студенческих времен, а больше ничего подобного не было. Случилась, правда, несколько лет назад «несчастная любовь» — не такая несчастная, как у Кати, и, в общем, даже не любовь, но все же история вышла… грустная.
«Предмет» — когда грусть поутихла, Маня мысленно стала называть его именно так — не обращал на нее никакого внимания, хотя она, как школьница, делала все, чтобы ему понравиться. Она… ухаживала за ним, вот в чем штука! Даже в театр приглашала, и на день рождения в ресторан, где собирались знаменитости, и еще на какие-то премьеры в Дом кино, бог весть куда!..
И «предмет» ничего, не отказывался. Ухаживания принимал, ходил и в театр, и в ресторан, и со знаменитостями с удовольствием общался, но дальше… дело не шло. В конце концов все свелось к какой-то странной дружбе, где один влюблен, то есть, влюблена, а второй этим пользуется, хорошо проводя время!
Эта странная связь продолжалась года четыре, и Маня все глубже и глубже втягивалась в нее, как наркоман в тяжелые препараты, и в конце концов ей стало казаться, что она и впрямь без него жить не может и он — единственный, кто «ее понимает», и, значит, у нее такая любовь.
Любовь без любви.
И она сама, Маня Поливанова, существует только для того, чтобы «предмету» жилось легко и весело. С кем с кем, а с ней, Маней, всегда было весело!.. И деньгами она его выручала, если вдруг случались «перебои», и с нужными людьми знакомила, и мчалась по первому зову, если вдруг у него бывали неприятности на работе или плохое настроение, смотрела преданными глазами, развлекала, утешала.
Он никогда с ней не спал, и под дождем они не целовались — когда дождя не было, не целовались тоже! Но она все четыре года ждала, когда он наконец «прозреет» и поймет, какое она, Маня, сокровище и как его жизнь будет пуста без нее, если он, в конце концов, в нее не влюбится!
Вот черт побери!..
Сердясь на себя за дурацкие воспоминания, Поливанова выпрыгнула из машины прямо в сугроб — снег моментально набился в туфли — и вытащила с заднего сиденья свой потрепанный портфель.
В портфеле лежала рукопись, написанная совершенно неожиданно для нее самой гораздо раньше срока, и Маня заранее предвкушала восторг издателей.
Еще бы!.. Рукопись!..
— И пошло все к чертовой матери! Я все равно лучше всех! — во весь голос объявила она, выбралась на асфальт и потопала туфлями.