С О. Генри на дне (фрагмент)
Шрифт:
— Конец календарю, Эл, — Билли Рэйдлер перечеркнул последнее число, покачал головой и оторвал листок. Он посмотрел на меня в мрачном молчании: — Еще один день перешел в ночь.
Вот первое письмо Биля Портера — он уже принял тогда имя О. Генри, — присланное мне в тюрьму. Он не забыл нас; он выполнил свое обещание.
«Дорогой Дженнингс! С тех пор как мы расстались, я каждую неделю собирался написать вам и Билли, но все время откладывал, ибо думал двинуться на Вашингтон. Я очень хорошо устроился в Питтсбурге, но все-таки собираюсь через несколько недель уехать отсюда.
«С тех пор как
Кроме того, у меня есть еще особые причины, чтобы писать вам сейчас. Я завел целую корреспонденцию с издателем «Журнала для всех». Я продал ему в августе две статьи и получил заказ на другие.
В одном из писем я предложил ему статью под заглавием: «Искусство и уменье грабить поезда» или что-нибудь в этом духе; при этом я указал, что, по всей вероятности, смогу получить эту статью от специалиста по данному вопросу.
Само собой разумеется, что я не называл ни имен, ни местностей. Издателя эта идея, очевидно, сильно заинтересовала, и он два раза в письмах запрашивал меня об этой статье. Он боится только, что специалист не сумеет придать статье той формы, которая подошла бы для «Журнала для всех», ибо Джон Уэнемекер, надо вам сказать, очень строго соблюдает правила благопристойности.
Если вы захотите распространиться на эту тему, то рассказ можно будет пристроить, а вместе с тем откроется возможность и для дальнейшей работы. Конечно, нет надобности делать какие-либо указания на то, кто вы такой. Издателя, как я и полагал, интересует, главным образом, точка зрения на этот предмет самого «оператора».
Я представляю себе, что статейка эта должна быть написана разговорным языком, приблизительно так, как вы обычно рассказываете, только в описательной форме; при этом выделите мелкие черточки и детали, чтобы вышло так, точно человек рассказывает о своем птичьем дворе или о своем ранчо, где он разводит свиней.
Если вы согласитесь взяться за это, сообщите мне, и я напишу вам, как я представляю себе эту статью и какие пункты в ней затронуть. Я могу просмотреть ее и обработать применительно к требованиям журнала или представлю вашу рукопись в том виде, как вы ее пришлете. Словом, как хотите. Поскорей сообщите мне ваше решение, потому что я должен ответить ему.
Писать письма для меня сущее наказание. Когда я пишу карандашом, мой почерк становится почти таким же скверным, как ваш.
Если бы я знал, что меня ожидают тридцать дней заключения в нашем заведении, уверяю вас, я, не задумываясь, расколотил бы какую-нибудь из здешних статуй, лишь бы переменить на время общество этих паршивых питтсбургцев на более приличное.
А поскольку речь идет о развлечениях, я предпочел бы сидеть в этом доме скорби и слушать, как стучат
Передайте Билли Рэйдлеру мое глубочайшее почтение. Скажите ему, что в нем одном больше аристократизма, чем во всем населении Пенсильвании, не исключая воскресной школы Джона Уэнемекера. Да восходит вовеки к небесам дым его папиросы!
Напишите мне, как только вам захочется, и знайте, что я буду очень рад получить от вас весточку. Меня окружают здесь волки и печеные луковицы, так что словечко от одного из тех, кто принадлежит к соли земли, будет для меня точно лепешка из манны, упавшая в пустыне с чистого неба.
Ваш Б. П.».
Письмо Портера не только воскресило во мне веру в друга, но послужило для меня, кроме того, точкой опоры на огромном мосту. Вера в себя и в будущее возродила в душе трепетную жажду жизни. Биль Портер верил в мои силы. Он протягивал мне руку.
В этот же вечер я взялся за работу. Билли помогал мне. Мы были из той породы писателей, которые «пекут рассказы как блины» для того, чтобы редакторы с такой же стремительностью возвращали их обратно.
Уже почти рассвело, когда первый набросок «Налета на поезд» был готов к отправке.
Наша судьба несется вниз точно лавина, увеличивая скорость движения с каждым нашим поступком. Какое-нибудь событие, кажущееся нам вначале ничтожной снежинкой, падает на пути нашей жизни, и, прежде чем мы успеем заметить ее, — глядь, снежинка удвоилась, утроилась и превратилась в ком. Тысячи разнообразных снежинок устремляются на слияние с нею, пока их не соберется наконец несметная грозная сила, властно толкающая нас к уготованному нам жребию.
Так, по-видимому, было и со мной: первой снежинкой явилось письмо Портера, а следующие налетели уже сами собой.
Передо мной открылись новые горизонты.
Мы послали Портеру набросок рассказа. Через два дня пришел ответ:
«Дорогой коллега! Ваш быстрый ответ получен сегодня и прочитан с удовольствием. Уверяю вас, что для человека, находящегося в Питтсбурге, не может быть ничего приятнее, чем весть из тюрьмы.
Неужели же я так люблю тюрьму Огайо? Нет, сын мой, все на свете относительно. Я пытаюсь только с царской щедростью отдать Питтсбургу должное. Единственное отличие между Питтсбургом и тюрьмой заключается в том, что здесь не запрещается разговаривать во время обеда».
Портер с необычайно вразумительными подробностями дал мне указания относительно того, как следует дописать рассказ. Я взял сюжетом и темой мой первый опыт в налете на поезда. Это письмо было настоящей лекцией о том, как писать короткие рассказы. Оно свидетельствовало о бесконечных муках, через которые прошел О. Генри, чтобы добиться в своих произведениях той неподдельной жизненной правды, которой они дышат.
Он не пренебрегал ничем — характеры, положение, окружающая обстановка, особенности, говор — все должно быть принято во внимание. Все должно находиться в полной гармонии с темой. Это письмо служило мне руководством и при дальнейших попытках.