С огнем не шутят
Шрифт:
Ева вскинула руки в отчаянной надежде, что бабушка видит ее откуда-то с небес и поможет ей выжить в этом суровом и несправедливом мире… и безудержно разрыдалась.
Она плакала до тех пор, пока не почувствовала, что слез больше нет, что ее веки опухли и болят, а в голове стоит густой туман.
— Я больше не буду тревожить тетю, — прошептала Ева наполнившему комнату вечернему мраку, всхлипывая и шмыгая носом. — Я справлюсь с этим испытанием самостоятельно. Докажу этому безумному миру, что я не красивая кукла, а способный добиться чего угодно, умеющий постоять за себя человек. Так мне
Будущее без Себастьяна пугало, а сплетни, о которых он поведал, до сих пор не укладывались в голове. Но она чувствовала, что выберется из этой пропасти. Без чьей-либо помощи. И, как ни странно, больше, чем когда бы то ни было, верила в ожидающее ее где-то впереди огромное счастье, то самое, которое ей пророчила тетя.
Себастьян отправился домой в этот же вечер. Садиться за руль во взбудораженном состоянии он обычно не решался, но сегодня даже не подумал об опасности. Желание занять себя каким-то делом, чтобы хоть немного утихомирить боль, оставленную в сердце разговором с Евой, заглушало в нем и голос разума, и прирожденную осмотрительность. Лучшего способа отвлечься от жутких воспоминаний, чем быстрая езда, он не мог придумать.
Она права, думал он, мчась по дороге. Абсолютно права. Доверять человеку, столько лет без всяких на то оснований считавшему ее порочной и продажной, не поверившему в ее чистоту, даже пообщавшись с ней, — на это решился бы лишь ненормальный.
На память пришли эпизоды их кенийских каникул. Как неподдельно и открыто восхищалась Ева африканской природой! С какой готовностью отдалась в их единственную ночь страсти!
Себастьян проклинал себя за то, что уже тогда, в первые дни общения, не поговорил с ней! Сейчас же его одолевало желание вернуться в Глазго, явиться к Еве и умолять ее простить его до тех пор, пока она не сжалится над ним, пока лед обиды в ее сердце не начнет таять… Но ему тут же вспоминался ее надрывный крик «Уходи!», и он понимал, что она даже на порог его не пустит.
Проклятье, проклятье, проклятье! — думал Себастьян, впиваясь пальцами в руль. Я повстречал женщину своей мечты, влюбился в нее, она отвечает на мое чувство, но мы не можем быть вместе! И все из-за чего? Из-за моей легковерности, из-за того, что я чрезмерно увлекся сплетнями, что не увидел за ненастью Эмили элементарной ревности.
Болван! Вот и придется теперь страдать всю оставшуюся жизнь. Второй Евы или ее подобия мне никогда больше не найти!
Себастьян приехал домой глубокой ночью.
Пустая квартира, встретившая его тишиной и мраком, показалась ему еще более неуютной, а вся ее обстановка на редкость безвкусной.
Пожалуй, пора сменить жилье, решил он, проходя в кухню и усердно отгоняя от себя мысли о Еве. Денег у меня предостаточно, лет уже не так мало. Может, купить дом где-нибудь в Дин-Виллидже? С садом, террасой, балкончиком на втором этаже. На балконе я посажу цветы, в саду поставлю кресло-качалку и, приходя с работы, буду, качаясь в нем, читать газеты и пить чай.
Себастьян уселся на стул с высокой спинкой у окна, закрыл глаза и представил белые стены утопающего в зелени, залитого солнечным светом дома. Его воображение
— Черт! — воскликнул он, вскакивая. Как было бы здорово, если бы я смог привести ее в свой новый дом! Со временем у нас появились бы дети, и всем там хватило бы места, всех согревало бы домашнее тепло. Как было бы здорово…
Достав из буфета бутылку скотча, Себастьян наполнил до краев стакан и одним махом наполовину осушил его. Обжигающая жидкость разлилась по его нутру приятным теплом. Однако опьянения, на спасительный эффект которого он так рассчитывал, не наступило ни спустя минуту, ни тогда, когда стакан полностью опустел.
Я потерял ее, с беспощадной отчетливостью понял Себастьян. Потерял навеки и не знаю, как жить дальше, на что надеяться… Без нее ничто мне не нужно — ни сад, ни дом, ни цветы, ни кресло-качалка, ни дети… Я боялся колдовских чар, мечтал освободиться от них и ни разу не отважился признаться себе в том, что просто-напросто влюбился, влюбился впервые, по-настоящему и бесповоротно…
Как же странно устроена жизнь. Как все запутанно, нелепо, нелогично. Я оскорбил грязными обвинениями самую восхитительную из всех известных мне женщин, оскорбил непреднамеренно, по собственной глупости.
От желания броситься к телефону, набрать номер Евы и опять попросить у нее прощения, у него свело желудок. Но Себастьян даже не поднялся со стула.
Ты обидел ее, страшно обидел и должен понести наказание, неумолимо сказал ему внутренний голос. Не тревожь ее больше, не тереби рану, нанесенную тобой ее чуткому сердцу. Пусть она повстречает более достойного, более надежного человека, пусть будет с ним по-настоящему счастлива…
В офис на следующий день Себастьян не поехал. До обеда провалялся в постели, тупо глядя то на стены, то на окно, то на потолок.
Глаза резало от недосыпания, голова гудела, сердце то и дело беспокойно трепыхалось в груди.
Он снова и снова прокручивал в памяти события вчерашнего вечера и, не переставая, ругал себя самыми хлесткими из известных ему выражений. Ему хотелось выть или лезть на стену от отчаяния.
Ближе к вечеру, обозлившись на себя за столь продолжительное проявление слабости, Себастьян, небритый и непричесанный, быстро приняв душ и одевшись, вышел на улицу, чтобы немного развеяться.
В ближайшем от его дома парке гуляли, как обычно, старики и дети. Молодые мамы катили коляски.
Себастьян, шагая по вымощенной камнем дорожке, поймал себя на том, что всматривается в лица попадающихся ему навстречу женщин с неприличной пытливостью.
Веди себя пристойно, кретин! — одернул он себя. Не нагоняй своей небритой физиономией страх на ни в чем не повинных людей.
Ни одна из этих женщин все равно ни капли не похожа на Еву. Такой, как она, больше не найти!
Он вернулся домой около девяти, не ужиная, упал на кровать и, вконец измученный, тут же заснул. А утром, приведя себя в порядок и через силу выпив чашку кофе, отправился в «Новый век».