С отцами вместе
Шрифт:
Мастерили, что могли. Каждый принес из дома спичечные коробки и обклеил их газетой или телеграфными бланками: цветной и белой бумаги не было. Кузя сходил в лес. Собранные им сосновые шишки, подвешенные на ниточки, казались очень красивыми. Ленька, мурлыча под нос, ловко мастерил из листков старых тетрадей угольники и квадратики, потом надувал их и получались лодочки, гармошки, чертики. Вера старалась над корзиночками и коробочками. Оказалось, что Пронька умеет вырезать цветы из бумаги. Васюрка притащил из депо медную стружку, ее можно развесить на елке, как гирлянды.
Эдисон отрезал от красной наволочки небольшой
Однажды за столом возник крупный разговор. Начал его Пронька. Выстригая какой-то большой цветок, похожий на кружева, он сказал:
— Ребята! Вот до революции мы каждое рождество по домам ходили, Христа славили. А как теперь? Можно или нет?
— Все это глупости! — резко сказал Шурка.
— И совсем не глупости! — возразил Индеец. — Можно и теперь Христа славить. А знаете, почему? Если мы не будем петь: «Рождество твое, Христе боже наш», белые и японцы подумают, что мы против атамана Семенова, и начнут нас притеснять…
Вера набросилась на Индейца.
— Любишь ты, Ленька, побираться! У японцев недавно галеты всякие выпрашивал, а теперь славить хочешь! А вообще-то ни к чему это!
— Конечно, ни к чему! — поддержал девочку Костя. — Какие же мы революционеры?!
Кузя почесал переносицу.
— Однако я пойду Христа славить, а то Филаретка скажет, что я сатанинское наваждение, и выгонит меня из школы!
Васюрка сказал коротко:
— Я за Эдисона!
Так ни о чем и не договорились. Костя рассказал об этом споре отцу. Кравченко удивил сына:
— Что будет дальше — посмотрим, а нынче придется вам славить Христа, все до одного выходите, по всем рабочим квартирам обойдите. Есть у меня одна думка…
В первый день рождества все «молодые тайные революционеры», за исключением Эдисона, ходили по домам и пели: «Рождество твое, Христе боже наш». В каждой квартире, где побывали юные подпольщики, осталась листовка. Хозяева находили листовки в карманах своих шуб и пальто, в сенях и кладовках, на воротах и калитках, во дворах и огородах. К вечеру многие жители прочитали правду о том, зачем пришли сюда из-за моря солдаты японского императора, что несет трудовому народу кровавый режим атамана Семенова.
Все рождественские дни валил хлопьями снег, смягчая морозы. Дети разметали на реке каток, с утра до вечера бегали на коньках, катались на салазках, лепили из мягкого снега смешных неуклюжих баб.
Елку устроили под Новый год у Зыковых. Квартира у них была просторная. Собрались только «свои». Угощение устроили вскладчину — каждый выпросил дома солдатскую манерку муки. Хорошо помог дядя Филя, он за Лысой горой убил дикую козу и выделил подпольщикам фунта четыре мяса. Решили приготовить пельмени. Схряпали их сами под руководством Веры. Индеец ухитрился слепить десяток пельменей с мукой и солью.
Праздник удался. С удовольствием ели пельмени и пили морковный чай. Кузина мать подала на стол небольшие ломти черного хлеба, политые подсолнечным маслом и густо посыпанные солью, а также картофельные лепешки. Потом стол отодвинули в угол, и началось веселье. Вера попросила Костю
В разгар веселья в квартире появился немного пьяненький смазчик Горяев. Он сразу запел, притопывая:
Рождество-то двадцать пятого, Деньги пропили двадцатого, Пришел праздник — выпить нечего…Пронька уловил мотив плясовой песни и заиграл «Камаринского». Горяев сбросил шапку, полушубок и, подбоченясь, сильным голосом затянул:
Как на улице Варваринской спит Касьян, мужик камаринский. Свежей крови струйки алые покрывают щеки впалые. Февраля двадцать девятого целый штоф вина проклятого влил Касьян в утробу грешную, позабыл жену сердешную…И пел и плясал смазчик с увлечением, ребята подзадоривали его криками, хлопали в ладоши. Наконец Горяев устал, опустился на скамью и забормотал:
— Они думают, что русский камаринский мужик может только водку пить. Нет, шалишь! Русский мужик еще себя покажет! Вот я им!..
Он кому-то погрозил кулаком.
Вера и Костя увели смазчика домой. В это время на вечеринку пришел дядя Филя. Его угостили, чем могли, и попросили спеть что-нибудь. Солдат упирался.
— Я вам, хлопчики, в другой раз спою. А сейчас давайте все. Знаете, какую споем? «Варшавянку». Потихонечку, вполголоса. Проня, выйди на улицу, постой пока. В случае чего — свистни…
Дядя Филя взмахнул руками. Эдисон начал:
Вихри враждебные веют над нами, Темные силы нас злобно гнетут…Все подхватили:
В бой роковой мы вступили с врагами, Нас еще судьбы безвестные ждут…Точно сильным грозовым ветром обдали ребят эти торжественные боевые слова. Может быть, именно сейчас они по-настоящему и поняли смысл революционной «Варшавянки».
Много еще лет проживут ребятишки, но во всю жизнь не забыть им эту ночь и эту песню.
Ровно в двенадцать часов дядя Филя поздравил всех с Новым годом, пожелал всем счастья.
— А теперь самое подходящее время взяться за дело!
Еще вечером мать Кузи приготовила из «пельменной» муки клейстер, разлила его в железные баночки. Дядя Филя из внутренних карманов пальто извлек две пачки новых листовок. Одну прочел вслух. Листовка призывала железнодорожных рабочих в новом году с новыми силами продолжать борьбу против белогвардейщины и японских самураев.
— Я иду с Верой! — сказал дядя Филя. — Остальные знают, кто с кем в паре. Клейстер держать за пазухой, чтобы не замерз. Работать только на «своей» улице, на «чужую» не лезть. Все понятно, хлопчики?