С открытым лицом
Шрифт:
Является ли «Wkhy» также самокритикой языка брских листовок, который вы использовали в течение многих лет?
В некотором смысле, да. Однако во время моей боевой деятельности в качестве бригадира я использовал много видов языка, не только язык документов, которых, к сожалению, в памяти сохранилось больше, чем любых других. С другой стороны, в те годы был особый спрос на тот способ самовыражения, который, как бы его ни ругали, был, конечно, не более уродливым и загадочным, чем тот, который использовали партийные газеты, такие как бывшие «Unita» и «il Popolo».
Но в последние годы я также посвятил много энергии исследованиям, необходимым для завершения «Проекта памяти».
Что такое «Проект памяти»?
Это первая попытка со всей строгостью подойти к изучению такого социального явления, как вооруженная борьба. Мы исходили из того, что почти все обсуждают борьбу 1970-х годов, не понимая, о чем идет речь, из-за отсутствия серьезной справочной информации. На практике мы хотели создать компьютерную базу данных, способную предложить точную и контролируемую информацию обо всех организациях, документах и лицах, которые были частью вооруженного движения. Исследование является полным и достоверным, поскольку оно основано на всей совокупности исследуемой совокупности, т.е. примерно 7 000 человек, которые с начала 1970-х до конца 1980-х годов были обвинены в судебных процессах по обвинению в «подрывном объединении», «вооруженной группе» и «восстании». По каждому из них мы собрали основную информацию, такую как место рождения, возраст на момент предъявления обвинения, уровень образования, трудовая деятельность до ареста, группа боевиков и т.д.... Результатом этой работы стал полный рентгеновский снимок социально-политико-культурной последовательности левых подрывных движений в Италии.
С помощью компьютерного перекрестного анализа можно, например, узнать, какая группа имела наибольший компонент рабочего класса, какая — наибольший средний уровень школьного образования, или какой город в Италии породил наибольшее число диверсантов...
Ваш издательский кооператив называется «Чувствительный к листьям», название, которое уже является программой: кто в нем работает и что он уже выпустил?
Кооператив был создан мной, Петрелли и Валентино, вместе с некоторыми профессионалами и университетскими исследователями извне тюрьмы. Идея, которая двигала нами, заключалась в том, чтобы придумать настоящее рабочее пространство, которое также позволило бы нам жить так, как мы хотим; тема этой работы — хроника и анализ трудностей жизни и способов их преодоления.
За последние двадцать лет мы прошли через странные миры, в каждом из которых мы неизменно сталкивались с трагедией человеческой истории: той стеной, которая заключает в тюрьму и лишает существование всякой улыбки. Что ж, сказали мы себе, давайте попробуем проделать дыру в этой стене, из которой будут звучать голоса, свидетельствующие об ужасе заключения, в какой бы форме оно ни проявлялось: тотальные институты, одиночество, предрассудки...
Мы взяли это название из слов женщины, которая годами жила на тротуаре или в приютах
Вы обычно любите подчеркивать «разрывы» в своей жизни: не находите ли Вы, однако, что существует общая нить между Вашим прошлым вооруженным восстанием против общества, которое казалось Вам «неприемлемым», и Вашим нынешним вниманием к экстремальным свидетельствам «трудности жизни»?
В каком-то смысле вы правы, но есть и глубокие отличия от прошлого. Проблемы всегда остаются теми, которые возникают из-за неудач социального сосуществования, из-за крушения реальных людей в конфликтах власти. Однако если несколько лет назад я был убежден, что основополагающим заключением является экономико-политическое и что поэтому в марксистском видении необходимо стремиться к радикальному изменению производственных отношений, то теперь я более чувствителен к личным и драматическим заключениям, которые мы все, так или иначе, испытываем. Сегодня моя проблема заключается в том, чтобы «слушать» людей, составляющих это общество: только слушать, потому что, откровенно говоря, у меня больше нет решений, которые я мог бы предложить.
Я слушаю крайние голоса, потому что именно они наиболее четко передают мне шум путаницы времен и идей. Это те голоса, которые ближе всего ко мне в материальном плане, которые ежедневно спрашивают меня, знаю ли я хоть одну причину продолжать жить. Даже если я не знаю, как на них ответить, я считаю своим долгом внимательно слушать, записывать их и сообщать о них.
Правда в том, что восемнадцать лет в тюрьме — это не абстракция, а реальное состояние отдаленности. Я чувствую, что от меня отдалены, например, все люди, которые на протяжении многих лет анализировали и тщательно изучали мою личную и политическую историю. Все, что я читаю в газетах и вижу по телевизору, далеко от меня. Вместо этого меня трогают те, кто, находясь рядом со мной, поддается тишине одиночества, страдает, кричит, калечит себя, совершает самоубийство. Крики, тысячи и один голос о «трудностях жизни».
В первые годы пребывания в тюрьме я понял, что должен принять глубокие изменения в своем образе жизни и сделать радикальный выбор. Вместо того чтобы играть роль, заблокированную прошлым, я решил перестроить свою жизнь, максимально приближаясь к ежедневным вариациям переживаний, которые я испытывал. Вместо того чтобы позволить тюрьме поглотить меня, я предпочел есть ее кусочек за кусочком.
Это означало, что, повесив свой бригадный китель, я принял свою кожу как единственную одежду.
Без отречения
В конце 1986 года парламент принял закон, который благоприятствовал тем, кто «отмежевался» от терроризма. Тогда я впервые за многие годы дал интервью и сказал прямо, что раскаиваться не буду. Государство не должно требовать у нас раскаяния, а мы, революционеры, каяться не должны. Вместо этого нам нужно все силы направить на борьбу за собственное освобождение. Потому что собственное освобождение — дело только нас самих.