С Петром в пути
Шрифт:
— Не спрячешься, — буркнул Пётр зло, — и откуда слух пущен?
— Разве с такою фигурою спрячешься? — хохотнул Лефорт. — Ты, мин херц, обречён, где бы ни был.
— Там ужо толпа у входа собралась, хотят видеть русского государя, — продолжал Шафиров.
Пётр снова заколебался, однако Лефорт продолжал его побуждать.
— Ну так и быть. Только ведите меня через чёрный ход, нечего буршам на меня глядеть, я не зверь заморский. Да и скажите там, чтобы лишних людей в приёмной зале не держали: мол, государь не любит многолюдства. Пущай токмо свои, близкие, не более
Условие было соблюдено. В просторной и гулкой замковой зале со стрельчатыми окнами, за цветными витражами кучка людей как-то терялась.
Навстречу вошедшим поднялась дородная дама в пышном платье и присела в низком поклоне. Пётр смутился и закрыл лицо ладонями.
— Не надо церемоний, — пробормотал он. — Я простой путешественник.
— Полно, ваше царское величество, не скрывайтесь: нам всё известно. И мы все готовы почитать в вас владыку великого государства и оказывать вам полагающиеся почести.
— О, нет-нет, почестей мне не надобно! — торопливо произнёс Пётр, отводя руки. — Я сего не люблю, да и надобности нет. Обращайтесь со мною как с простым человеком.
Видно было однако, что он всё ещё смущён. Да и выдавал его усилившийся тик. Заметив это, дама отвела глаза. Прихотливый случай дал им редкую возможность видеть русского царя, о котором уже слагались легенды. Поначалу Пётр терялся под их испытующими взглядами, но мало-помалу оттаивал и наконец разговорился. Разговор принимал всё более оживлённый характер. Пётр отвечал находчиво, порою шутливо, обнаруживая незаурядный ум и наблюдательность, он был остёр как собеседник и в конце концов очаровал обеих дам.
— Ведёт ли вас одна лишь любознательность? Ведь путь так далёк, утомителен и даже опасен, — спросила София Шарлотта.
— Я, государыни мои, еду учиться, в первую очередь учиться. Беда владетельных особ в том, что они пренебрегают учением. Их примеру следуют подданные. Учиться же надобно всем и всегда, ибо чтобы достойно управлять, надобны обширные знания. А обширные знания — путь к благоденствию.
Позднее София Шарлотта оставила описание этой встречи:
«Моя матушка и я приветствовали его, а он заставил отвечать за себя господина Лефорта, так как казался сконфуженным и закрывал лицо рукой, но мы его приручили, он сел за стол между матушкой и мной, и каждая из нас беседовала с ним попеременно. Он отвечал то сам, то через двух переводчиков и очень впопад, и это по всем предметам, о которых с ним разговаривали... Что же касается до его гримас, то я представляла себе их хуже, чем их нашла, и не в его власти справиться с некоторыми из них. Заметно также, что его не научили есть опрятно, но мне понравились его естественность и непринуждённость...»
Её мать добавила: «Мы, по правде, очень долго сидели за столом, но охотно остались бы с ним ещё долее, не испытывая ни на минуту скуки, потому что царь был в очень хорошем расположении духа и не переставал с нами разговаривать... Надо признать, что это необыкновенная личность... Это — государь одновременно и очень добрый и очень злой, у него характер — совершенно характер его страны ». Если бы он получил лучшее воспитание, это был бы
Распрощались в самом добром расположении духа. Однако Пётр всё же поварчивал: временем не дорожим, а оно убегает без пользы. Лефорт шутил:
— Обтёсывайся, обтёсывайся, мин херц, потому как ты не обучен светским манерам. А нам ещё предстоит ох сколько таковых встреч с сановными особами, с королями и принцами, с их церемонными супругами, с придворными дамами.
— Поменее бы, Франц. Неохота пустопорожничать. Не по мне это.
— Положение обязывает, — серьёзно произнёс Лефорт. — Не всё тебе топором махать, этикету таковой высокой персоне, как ты, надо выучиться в лучшем виде. Сего никак нельзя миновать.
— Так-то оно так, — не сдавался Пётр, — но всё это кривляние противно.
— Вот ты и робеешь, мин херц, а этого тебе никак нельзя. — Сам Лефорт чувствовал себя в обществе сановных особ как рыба в воде. Пётр дивился: и откуда это в нём? Кто учил его быть таким разбитным и раскованным?
Он допытывался у Лефорта, откуда в нём такая лёгкость. А тот отвечал: от природы, от характера.
— Я был человек лёгкий ещё в родительском доме, меня никак не стесняли, не опутывали церемониями. Вот я и вырос такой — лёгкий да весёлый.
Наконец-то въехали в Голландию. Пётр был бесконечно счастлив. Его уже начинало тяготить долгое путешествие, хотелось работы, дела. Он не терпел скинуть камзол и облачиться в плотницкую робу — в красную куртку и холщовые штаны — и надеть тяжёлые башмаки на толстой подошве.
Сбылось, сбылось! Оставя посольство, он под именем Петра Михайлова прибыл в городишко Саардам, где была корабельная верфь, и снял комнатушку в доме кузнеца Геррита Киста за восемь гульденов.
Был жаркий августовский воскресный день. Кист и его семья проводили его в праздности, ибо Господь заповедал посвятить седьмой день недели отдыху от трудов праведных.
Весь день Пётр не находил себе места. Уже полгода, как он празден, полгода в пути, на санях, на колёсах, мыслимо ли это! И тут, когда он рвётся к делу, когда мозоли на руках уже почти сошли, опять незадача. Он не снаряжен ни одеждою, ни инструментом, но всё это можно купить только в понедельник, ибо все лавки в воскресный день закрыты и добрые христиане празднуют его в кругу семьи либо вместе с друзьями за кружкой пива.
Еле перемогся, хозяин взирал на него с недоумением: отчего его постоялец не находит себе места, то ляжет, то встанет, то выйдет, то опять вернётся. Угомонился, лишь когда смерклось.
А назавтра чуть свет побежал за покупками. Предварительно пожаловался Герриту, что ложе его коротко и ему пришлось спать, поджав ноги.
— А сама комната тебе подходит, плотник Пётр?
— Переведи меня в другую, попросторней. Эта уж больно тесна.
— Да, для такого великана она в самом деле тесновата, — согласился Геррит. — Есть у меня побольше, рядом с твоей. Да там спит моя бабушка фру Хильда. Я попрошу её перебраться в твою. А сколько ты у нас пробудешь?
Пётр неопределённо развёл руками.