С Петром в пути
Шрифт:
Увы, в Саардаме он многого не успел. Не успел, к примеру, закончить крылья ветряной мельницы, которую срубил между дел, не успел всего осмотреть, а ведь было что. «Надобно спешить», — сказал ему Шафиров, исполняя наказ послов. Пётр догадывался, в чём дело: предстоял торжественный въезд Великого посольства, и ему надлежало при том присутствовать. Подправлять, коли надобность приспеет.
В самом деле, 16 августа 1697 года Великое посольство запрудило улицы Амстердама, с трудом пробираясь среди толп зевак. Пётр как был в своей красной фризовой куртке в холщовых штанах плотника, так и шествовал в составе посольства. На голову он нахлобучил войлочную шляпу с большими полями, скрывавшими
Послов приветствовал бургомистр Никола Витсен, притом не только по-голландски, но и по-русски. Витсен был старым знакомым — он совершил изрядное путешествие по Московии, встречался с боярами, с царём Алексеем Михайловичем и даже написал обстоятельный труд «Северная и Восточная Татария», в котором говорилось о нравах и обычаях народов, населяющих Русь. К тому же бургомистр был одним из директоров богатейшей Ост-Индской компании, которой принадлежали верфи и сотни кораблей, бороздивших северные и южные моря и океаны, привозившие драгоценные пряности и столь же драгоценную фарфоровую, или, как тогда говорили, ценинную, посуду.
Начались увеселения, пиршества, зрелища и, конечно же, пускания фейерверков. Но плотник Пётр Михайлов рвался к работе: амстердамские верфи были не чета саардамским — на них трудились тысячи плотников. И мастерство их должно быть классом выше.
А потому он, когда свечерело и в небе зажглись первые звёзды, объявил, что должен срочно отправиться в Саардам, где у Геррита Киста осталось кое-какое его имущество, но главное — инструмент, проверенный в деле. Его стали было уговаривать не ездить на ночь глядя, но он переполошил всех и вырвался.
В доме Киста все спали. Он забарабанил в дверь. Выглянул сам хозяин, протёр глаза и убедился, что перед ним сам Питер.
— А я-то думал, что ты, мингер Питер, уже не воротишься. И твоё добро останется мне в память. Знаешь, я мог бы теперь за него выручить большие деньги, когда выяснится, кому оно принадлежало.
— За деньгами дело не станет, — отшутился Пётр, подавая Кисту кошелёк с гульденами. — Завтра выхожу на работу, потому такая спешка, — пояснил он.
Не один он взялся за топор и долотья на верфях. Рядом с ним были десять волонтёров из Москвы. Более всего привязался он к Алексашке Меншикову с братом его Гаврюшкой. Хорош был и имеретинский царевич Сандро Арчилович и ему под пару Федосей Скляев... Словом, у десятского Петра Михайлова был под началом достойный народ. И осваивали они своё ремесло с рвением.
Нетерпение Петра объяснялось просто. Витсен распорядился, чтобы ему и его команде отвели особый участок и заложили специально для них фрегат. Его они должны были полностью соорудить, оснастить и, елико возможно, спустить на воду. Уже и поименовать решили его в честь апостолов Петра и Павла.
— Так, — пояснял мастер Геррит Клаас Поль, — фрегат есть корабль военный, этот ваш будет иметь в длину сто футов, в ширину тридцать, понесёт он до сорока пушек, мачты фок, грот, бизань; набольшая грот, и бушприт можно с фигурою, кто возьмётся. Вот тут всё приготовлено. Палубные надстройки теперь возводятся невысокими, дабы и ветру сопротивления не оказывали, и мишенью не служили. Так что тебе, плотник Питер, придётся нагибаться, входя.
— Что ж, и нагнусь, — под общий смех заявил Пётр, — тут гордыне не пристало быть.
— Я стану досматривать, — закончил он. — Если что не заладится, смело зовите меня, я для того и поставлен, чтобы всё шло гладко.
Миновал месяц. На стапелях
— Бушприт должен быть основательным, дабы в него свободно входил утлегарь — тонкая носовая часть, которую надлежит укрепить тросовыми оттяжками. Вообще с бегучим такелажем вам придётся повозиться.
— Да и стоячий такелаж [34] не прост, — ответил Пётр пыхтя. Он как раз вставлял в отверстие посерёдке бушприта — блиндажей — распорку, сколь много всего для крепости да устойчивости, и надобно рассчитать.
— Да, даже если глаз верен, и то расчёт требуется, — подтвердил бас. — Море неряшества не любит, всё должно быть выверено. А паруса сейчас заказывайте, чтобы к спуску поспели, — посоветовал он. — Их тоже надо в точности рассчитать. Тут я готов помочь.
34
Такелаж — все снасти на судне. Делится на стоячий и бегучий такелаж. Стоячий такелаж поддерживает мачты, бегучий служит для подъёма и управления реями.
Разумеется, без помощи баса Поля обойтись было никак нельзя. И хоть у Петра уже был накоплен немалый опыт и в Переяславле, и в Архангельске, и вот теперь в Саардаме, он всё ещё продолжал постигать науку кораблестроения. В ней было немало тонкостей, ускользнувших от него прежде.
Поль поражался его настойчивости, или, как говорится, настырности. Пётр закидывал его вопросами, на которые он иной раз затруднялся ответить.
Ну а Витсен, как радушный хозяин, то и дело отрывал его, зная неуёмную любознательность русского царя. То в анатомический театр профессора Рюйша, где он на натуральных частях человеческого тела изучал его строение и при этом ничуть не брезговал: перебирал руками кровоточащие органы, копался и во внутренностях и подзадоривал своих спутников следовать его примеру.
Но более всего его восхитил визит к знаменитому изобретателю микроскопа Антони ван Левенхуку.
В капле воды открылся целый мир занимательных существ, и Пётр только ахал и изумлялся.
— До чего ж затейливы! И все эти козявки... как их?.. микробы, инфузории копошатся внутри нас. И мы их не ощущаем. И видеть не можем. Господин Левенхук, сколь стоит партия таких вот микроскопов?
Узнав, что они непродажны, Пётр огорчился.
— Всё едино, мы у себя таковое мастерство непременно наладим, — бормотал он. — Это ж надо: видимый мир не можем познать, а выходит, есть ещё один — мир невидимый. И он переполнен затейливыми существами.
Он вертел фокусирующий винт микроскопа так и эдак, приноравливая объектив к глазам, и никак не мог оторваться от открывающегося ему зрелища. Не только капли, но и волоса, и травинки.
Был ещё визит на бумажную фабрику. Пётр долго вглядывался в производство, а потом сам захотел отлить лист бумаги. Ему дали черпак, он зачерпнул массу и аккуратно влил в форму. Лист удался на славу.
Пётр хотел всё испробовать сам, своими руками, хотел всему выучиться, и все его желания были жадными. Витсен только посмеивался, глядя на его нетерпеливость и жадность ко всему, к чему ни прикасался.