С Роммелем в пустыне. Африканский танковый корпус в дни побед и поражений 1941-1942 годов
Шрифт:
Когда авангард Роммеля достиг Бардии, у него состоялось совещание с непосредственным начальником Бастико. Бастико настаивал на том, чтобы мы остановились и вновь заняли соллумский фронт, а не пытались проникнуть в Египет. Но Роммель заверил Бастико, что Кессельринг обещал решить все проблемы снабжения и поэтому материально-техническое обеспечение наступления немецких войск в Египте было в безопасности. Услышав это, Бастико оставил окончательное решение за Роммелем. Роммель решил двигаться вперед.
Мое подразделение пересекло границу южнее Маддалены и быстрым маршем двигалось на восток. Вечером 25-го мы достигли
Эти два знаменитых британских генерала прибыли в пустыню еще до того, как я вновь принял участие в боевых действиях, а было это в августе под Эль-Аламейном, поскольку мне выпала удача получить отпуск домой.
Я ошибся в оценке стратегической ситуации. Я считал, что Роммель не пойдет дальше в глубь Египта; а если он и планировал это, то у 8-й армии еще хватит сил удерживать его на соллумском фронте.
Я должен был предвидеть, как развернутся события, ведь кому как не мне знать отчаянный характер Роммеля. Он только что совершил то, что казалось совершенно невозможным, – в один миг взял Тобрук. Он стал фигурой мирового значения и национальным героем Германии. Гитлер тут же произвел его в фельдмаршалы: свой молниеносный взлет от полковника до фельдмаршала он совершил за три года.
Я гордился тем, что был в какой-то мере связан с Роммелем, но считал себя простым фронтовиком, и, когда мой полк встал лагерем к востоку от Тобрука, через два дня после взятия крепости, я отправился в строевую часть 15-й танковой дивизии и вежливо, но настойчиво попросил направить меня в действующую часть. Мой собственный батальон был, вероятно, уничтожен, но для молодого способного офицера всегда можно было найти место в другом.
– Все правильно, Шмидт. Вы снова хотите командовать, – кивнул штабист. – Но разве все мы этого не хотим? Чего нам не хватает, так это войск, – пошутил он. – Если мы не можем дать вам какую-нибудь часть, то почему бы вам не поехать в отпуск?
Я подумал, что на египетском фронте в ближайшие две недели вряд ли произойдут кардинальные перемены, и быстро принял решение. Я поразил майора своим ответом:
– Да, пожалуй. Мне нравится ваше предложение. В конце концов, хоть мне всего двадцать шесть, я один из «старейших» офицеров германских сил в Африке.
Я и опомниться не успел, как был направлен в Дерну. Офицер штаба по кадрам располагал идеальным поводом, чтобы отослать меня домой. Штабу нужен был офицер, который отправился бы в Рим со срочным, совершенно секретным пакетом и лично вручил бы его командованию. Мне приказали лететь с этим пакетом.
И вот всего через несколько дней после кровавой исторической битвы я оказался на мирных улицах Вечного города, рестораны которого были заполнены элегантными женщинами и жизнерадостными мужчинами, а вокруг текла роскошная, безмятежная жизнь.
Как приятно было отдать себя в руки услужливого парикмахера – постричься, помыть с шампунем голову, побриться, сделать массаж лица и маникюр,
Какая радость охватила меня, когда я представил, что скоро увижу Герту, мою возлюбленную. Подумать только – ведь всего лишь несколько дней назад величайшей радостью для меня было видеть, как наши танки сметают врага и побеждают в бою. Теперь же война, которая столько месяцев казалась самым важным делом в жизни, отошла на второй план, а главное место заняли личные отношения.
Приняв ванну, я с наслаждением влез в новую хрустящую рубашку. Жена говорящего по-немецки итальянца-антиквара, у которого я купил кое-какие безделушки, предложила помочь мне сориентироваться и выбрать одежду, не беспокоясь о купонах. Итак, я купил шелковые чулки, нарядное платье, спортивный костюм, фетровую шляпу, сумочку, перчатки, пальто… Я был при деньгах, поскольку получил специальное жалованье от итальянцев в Эритрее, помимо моего стандартного армейского жалованья в германской армии, а в Северной Африке деньги было тратить не на что. Даже закаты были бесплатными.
Когда мы покончили с покупками, я купил пару туфель для моей добровольной помощницы. И похоже, это обрадовало ее гораздо больше, чем известие о взятии Тобрука.
Я неспешно прогуливался по Палаццио-Венеция, когда ко мне обратился необыкновенно ухоженный молодой человек в изысканном черном костюме и черной шляпе. С ним была девушка, одетая по последней римской моде, в мехах, несмотря на летнюю жару. Пока она лениво разглядывала витрины, ее спутник заговорил со мной. Это был мой знакомый по пустыне, молодой граф, который помогал мне менять шину на «мамонте», когда Роммель попал в переплет к востоку от проволочного заграждения на границе с Египтом.
– Дорогой друг, – сказал он, – позвольте мне представить вас… – И он витиевато представил меня своей даме, а затем продолжил с любезностью воспитанного человека: – Вы просто обязаны прийти к нам как-нибудь в гости.
Я принял это ненавязчивое приглашение, выразив приличествующую случаю благодарность, но, так же как и он, прекрасно понимал, что это всего лишь дань светским условностям.
Однако моя миссия в Риме была завершена. Я доставил пакеты военному атташе. Поезд пронес меня через Верону к перевалу Бреннер, где я купил бутылку марсалы, которая, когда ее откроешь, пахнет только пудрой и больше ничем.
Затем через Альпы в Мюнхен. Гражданская жизнь была здесь более упорядоченной, чем в Италии. Здесь не было изящества, свойственного римской улице. Все мужчины и женщины работали и постоянно куда-то спешили: все были одеты либо в форму, либо в рабочие спецовки. В Риме толпы носильщиков чуть ли не дрались за право нести мои вещи. Здесь в Мюнхене мне пришлось нести их самому и быть довольным. Мы вместе с одним капитаном катили тележку с нашим багажом по платформе, где стоял кёльнский поезд.
В Хагене я сошел поезда и пешком добрался до родительского дома (такси не было). Отец тут же отправился к моей невесте, чтобы сообщить о моем прибытии, и осторожно сказал ей, что я вернулся из Африки живым. Я снял военную форму и оделся в свою студенческую одежду, сбросив на пол вместе с формой, которую не снимал всю африканскую кампанию, и груз ответственности, лежавший на моих плечах.