С судьбой не играют в прятки
Шрифт:
Точно не выспался.
— Вот твое рабочее место. Умеешь обращаться с кассой? Кстати, почему ты с сумкой?
— А я всегда с сумкой, — невозмутимо ответствовала Иви. — Ну смена белья там, теплая одежда, аптечка первой медицинской помощи, бейсбольная бита на случай нападения. Вот и набирается.
Она испытывала истинное блаженство, глядя, как на лице Льюиса проявляется выражение смятения. Еще бы, будет тебе смятение, когда взял на работу сумасшедшую! Она нечасто так бессердечно шутила с людьми, но сегодня ей просто необходимо было разрядить атмосферу в
— Кхм, — сказал Льюис.
Иви наигранно похлопала ресницами.
— Ну ладно, — бесцветно обронил Льюис и тоже похлопал ресницами. У него это было естественной реакцией.
Иви хихикнула.
— А еще у меня там надувная кровать. Потому что я страдаю нарколепсией. Приступы не очень часты, не надо беспокоиться, но никогда не знаешь, где свалишься… А спать на холодном полу вредно для женского здоровья.
Льюис молчал, потрясенный.
Иви прыснула.
— И мини-биотуалет! Не могу пользоваться общественными уборными, — доверительно сообщила она и расхохоталась прямо в доверчивые потрясенные глаза Льюиса.
Нехорошо так поступать, человек просто зарапортовался, причем уже месяца четыре назад…
Льюис покраснел, потом тоже захихикал — сдержанно, как и полагается старшему работнику, но почему-то совсем по-девчоночьи.
— Так, я вижу, с чувством юмора у тебя все в порядке, — проговорил он, когда приступ веселья у обоих закончился. — Но вопрос насчет сумки остается открытым…
— Я второй день в городе. Негде было оставить.
— Бедняжка! — ужаснулся Льюис. — Где же ты ночевала?
Иви подавила желание рассказать ему душещипательную историю о том, как она искала пристанища в парке, была изгнана оттуда злобными бомжами и отправилась бродить по пустынным холодным улицам. Доброе сердце Льюиса этого не перенесет. А оно доброе, сразу понятно…
— Сняла номер в гостинице, — не вдаваясь в подробности, сообщила Иви.
— Послушай, можно попытаться тебя куда-то пристроить, а если сегодня не получится, то в служебке есть диванчик.
— Спасибо, — сердечно поблагодарила Иви и поняла, что не ошиблась в нем. — Так что там с кассой?..
И ей пришлось в подробностях изучить «что там с кассой», «что там в меню», «что там с чаевыми», «что там со штрафами» и «что там с уборкой». Уборщицы тут почему-то не было, а было дежурство среди кассиров-официантов. Естественно, сегодня была ее очередь.
К одиннадцати утра Иви чувствовала, что у нее голова идет кругом, к двенадцати — что мышцы лица устали держать улыбку. К двум — что у нее отваливаются ноги. К четырем — что она всех ненавидит лютой ненавистью. К шести — что Льюис в общем-то отличный парень и все у него нормально и с реакцией, и с нервами.
К восьми Иви почувствовала, что ее нет. Просто нет. Кажется, чего-то такого ищут в жизни монахи-буддисты? Наивные, они просто не знают, где искать…
В восемь тридцать, когда ее смена закончилась, Иви сидела на красном диванчике в служебном помещении, с наслаждением вытянув ноги и положив их на табурет, медленно-премедленно жевала успевшую остыть пиццу с морепродуктами — с такой
Звонок мобильного вывел ее из состояния, близкого к коме или к нирване.
— Да, — равнодушно произнесла она в трубку.
— Иви?
— О, привет. Алан. Прости. Что не позвонила. Раньше.
— Иви, с тобой все в порядке?
— Да.
— Ты еще не передумала насчет квартиры?
Она почти видела, как он нахмурился. Он хмурился, когда думал о чем-то, что считал серьезным.
— Нет.
— Иви, я тебя чем-то обидел?
— Нет. — Пауза. — Прости. Первый день. На работе…
— А, понял. У меня предложение. Давай я за тобой заеду?
— Давай. — Она с трудом сосредоточилась, чтобы назвать правильный адрес.
— А когда?
— Сейчас.
— Ладно, держись, недолго осталось…
Через полчаса Иви сидела в машине Алана и глотала ледяной энергетический напиток из алюминиевой банки.
— Спасибо. Ты очень заботливый.
— Пожалуйста.
— Слушай, Алан…
— Да?
Усталость действовала на нее примерно как алкоголь — развязывала язык, рождала нервное веселье и исключала существование запретных тем. Поэтому в таком состоянии Иви с легкостью могла спрашивать Алана о чем угодно. Как Ева до грехопадения.
— А почему ты так ко мне относишься? Столько для меня делаешь? Что-то мне подсказывает, что это не совсем по правилам большого города.
Алан вздохнул. На лице его явственно отпечаталась мысль: «Ну вот. Приехали».
— Знаешь, мне всегда хотелось младшую сестренку.
— А, понятно.
Он покосился на нее — да, ее полностью устроило это незамысловатое и откровенно на ходу придуманное объяснение. Не объяснение даже — объяснялка.
Впрочем, он поспешил заверить себя, что ему и вправду очень хотелось сестричку или братика и он чувствует ответственность за нее, потому что он в этом городе единственный ее знакомый и как порядочный человек не может вот так запросто от нее отмахнуться.
Он даже почти не думал о ней сегодня днем.
Он старательно думал о Диане и о том, почему так по-глупому не сложились у них отношения. Генри, кажется, называл это «рефлексией». То есть когда хотел сказать что-нибудь умное и блеснуть эрудицией, а заодно и высоким уровнем культуры, он небрежно бросал (или доверительно сообщал собеседнику): «Знаешь, я вот сегодня рефлексировал…» К середине дня Алан пришел к выводу, что эта тема, если не пудрить себе мозги, не совсем ему интересна и размышлять над ней и дальше не имеет смысла. Если Диана — заинтересованное лицо, то пусть она и размышляет. Благо свободного времени у нее побольше, чем у него.