S-T-I-K-S. Псих

Булавин Иван

— Любимая… — бормотал я, ничего не слушая, — ты прекрасна…

Глава двадцать четвёртая

Когда открыл глаза было уже утро. Провалялся, выходит, сутки без малого. В памяти остались какие-то обрывки. Как женщина в платье с неженской силой несла меня на плече. Как посадила в пикап, кузов которого был завален оружием, как мы подъехали к деревне, где она положила меня в просторном доме прямо на пол, а потом начала лечить. То ковыряла меня пинцетом, то бинтовала, то пыталась что-то зашивать, но быстро оставила это занятие. Время от времени она разжимала мне зубы и вливала порцию

живца. Я с трудом глотал. А потом наступила темнота. И вот я здесь, лежу на кровати, чувствую себя неплохо, весь в бинтах, но на умирающего не похож. Попробую встать.

Вставание с кровати далось нелегко. Было больно, к тому же бинты сильно сковывали движения. Надеюсь. Можно будет снять их к вечеру. Ну, хотя бы к завтрашнему. Помимо боли, ощутил и сильную жажду. Не обычную, а настоящую, жажду живца, знакомую любому иммунному. Но эта проблема легко решилась. На стуле, рядом с кроватью, стояла пластиковая бутылка с таким необходимым напитком. Первый глоток сбил жажду, второй вернул меня к жизни, третий придал бодрости. Я с трудом оторвался. Так нельзя, мелкими порциями надо. Выждав полминуты, снова припал к фляге. Силы возвращались.

Снова поднявшись с кровати я, хромая, вышел во двор. Там, на чурбачке сидел Пилат. Он был голым, проволока прочно удерживала все четыре конечности. Конечно, я не сразу его признал, Хель поработала с душой.

Первой бросалась в глаза улыбка. Человек, который смеётся. Губы и щёки были аккуратно отрезаны. Недоставало ушей, глаза тоже отсутствовали, но было заметно, что их не вырезали, как обычно делал я, а вынули чем-то вроде ложки. Присмотревшись, я заметил между зубов обрубок пениса, а на пеньке между ног был заботливо наложен жгут. Кожа на ногах была частично снята, все пальцы на руках расплющены пассатижами. Моя школа. Также в лепёшку были превращены тестикулы. На месте сосков имелись дыры, прожженные раскалённым металлом. Наконец, на животе имелся небольшой разрез, откуда тянулся тонкий кишечник, несколько метров которого было намотано на тонкое полено с сучком.

— Как тебе? — раздался голос справа.

— Очень даже, — ответил я, — ты умница, до какого момента дожил пациент?

— Да, собственно, до последнего, когда кишки снаружи были, тогда только помер.

— Очень неплохо. Жаль татуировок не было. Люблю срезать.

— Я хотела ещё "крылья" [10] сделать, но он помер уже, с мёртвым неинтересно.

— И так неплохо получилось. Крылья тоже обычно смертельны, если бы с них начала, кишки бы не пришлось мотать. В следующий раз попробуем.

10

Крылья — старая скандинавская пытка, заключалась в том, что пытуемому разрубались рёбра справа и слева от позвоночника, после этого рёбра выворачивались наружу, образуя некое подобие крыльев. Эффект усиливали вывернутые наружу лёгкие.

— Сам-то как?

— Думаю, что смогу ехать. Что со мной было?

— Пули, осколки, — она пыталась вспомнить, — броня, про которую говорил Могила, похоже, сработала, вот только не везде. Плечо пробило легко, в животе тоже пуля глубоко ушла, пришлось доставать, час потратила, но кишки, вроде, целы, перитонита можно не бояться. Крови много вытекло, но то дело наживное. Есть хочешь?

— Спрашиваешь, давай!

— С едой было не так, чтобы хорошо. Тушёнка, наполовину

состоящая из сои, — это, конечно, лучше, чем ничего, но и удовольствия особого нет.

— Слушай, — снова подала голос Хель, — а мы в Город ещё вернёмся?

— Можно, а зачем? — не понял я.

— Как минимум, хочу с той сукой пообщаться, что тебя сдала. Интересно, после удаления матки выживет? И рожу ей сделаю как у этого, — она кивнула в сторону двора, где сидел изуродованный труп.

— А вдруг, это не она?

— Тебя бы не один ментат не узнал, если бы ты сам ей не открылся. Она мужу своему стукнула, а он всех своих овчарок разогнал. К мужу этому я бы тоже сходила. Подозреваю, есть у него на теле лишние части.

— Ну, хорошо, — примирительно сказал я, проглотив последнюю ложку, как только будем в городе, сразу к ним зайдём. А мальчик где? — я попытался сменить тему.

— В другой комнате лежит, я капельницу ему сменила, пыталась даже покормить, пару ложек бульона он принял, но больше никак.

Я представил, что должно быть в голове у женщины, которая режет на куски живого человека, а в перерывах заботливо ухаживает за больным ребёнком. Это инстинкт материнства проснулся?

— Когда выдвигаемся?

— Да, прямо сейчас. Я за рулём, а ты рядом посидишь. Будешь монстров пугать своими бинтами.

— А транспорт?

— Все трофеи в автобус влезли. Ещё для мальчика место осталось, кстати, может, назовём его как-нибудь?

— Ну, — я задумался. — пусть будет Федя.

— Согласна, — она хлопнула по столу ладонью, — ковыляй в машину, а Федю я принесу.

Я послушно пробрался в машину и сел на пассажирское сидение, неплохо было разжиться новой одеждой, рубаха пришла в негодность, а брюки были залиты кровью, которую Хель честно пыталась отстирать. А, наплевать, доедем до места, там всё будет. Хоть в трусах, хоть без них. На тело я всё же натянул найденную в доме безразмерную футболку. Достаточно. Когда Хель принесла Федю, увидел, что он тоже не в простыне, а одет в какой-то спортивный костюм. Даже размер, вроде бы, на него.

— Капельницу сняла, последняя бутылка закончилась, — пояснила она, — в институт привезём, там, если захотят, новую воткнут.

— Главное, чтобы по дороге не помер и не обернулся, дальше не наше дело.

— Ну, да. Им виднее.

Дорогу нашу не омрачало ничто, кроме, разве что, двух лотерейщиков, что пристали к нам на окраине деревни. Крупные твари, явно недавно плотно пообедавшие, отличались большой прытью. На машине от них убежать можно, только дорога петляет, а нам ещё в столб не хватало въехать. Тяжко вздохнув, я достал револьвер. Первому прострелил голову навылет, чем вызвал бурю негодования у подруги. Да и чёрт с ними, с трофеями. Я не за трофеи его убил, а потому, что он меня раздражает. Второго она уложила сама, аккуратно выстрелив в грудь из дробовика. Добыча оказалась до смешного мала, два спорана.

Пейзаж вокруг стал меняться. Теперь это были не дикие места, не лес с редкими островками полей, а вполне цивилизованная местность, насколько это слово вообще применимо к Улью. Стали попадаться многоэтажные дома, даже целые куски города, вырванные из своего мира. Мелькнуло даже нечто, вроде ресторана. По пустым улицам слонялись пустыши. Но наша машина, если и привлекала их внимание, то ненадолго, если только посмотреть вслед неживыми глазами.

— Ты вообще, дорогу знаешь? — поинтересовался я, разглядывая окрестности, — по времени должны уже на месте быть.