С тобой навсегда
Шрифт:
Некоторые особо внимательные к моей персоне посетители приемной замечали перемены, произошедшие во мне. Они говорили, что вроде близится осень, а здесь в кабинете поселилась весна. Я не возражала: весна так весна. Но весна моя была явно запоздалая. Я это знала лучше всех.
Потом я подумала, что прежде, чем прийти, Петер Леман должен позвонить. Узнать ему номер телефона в наше время — дело пустячное. Было бы желание! Кандидат вон — много чего узнал. И я стала вздрагивать от каждого телефонного звонка. Но, видно, не было у «абонента» желания: все
И весенняя улыбка сползала с моего лица. Я боялась в такие минуты взглянуть на себя в зеркало.
Мне в голову однажды пришла мысль, что если бы Петер знал, как я его жду, то непременно пришел бы или позвонил — хотя бы из вежливости, хотя бы слово сдержать. Но откуда ему было знать о моих желаниях? Человек о своих-то желаниях не всегда знает ясно! И я не телепатка — не рассылаю свои закодированные импульсы в эфир.
Наконец меня осенило: он уже давно уехал, а всякие ожидания и даже мысли о нем бесполезны — пустая трата времени. Этот эпизод следует просто выбросить из головы. Не будешь же ты в самом деле ожидать следующего съезда отоларингологов в Петербурге...
Выбросить из головы не удавалось:
«Но если он уехал, в этом не сложно убедиться! Не так уж много гостиниц в городе. За пару часов их все можно обзвонить, спросить...»
И я звонила. Вооружившись справочником, накручивала диск. Я почему-то напоминала себе девчонку подросткового возраста, пытающуюся «вызвонить» понравившегося ей паренька (после долгих усилий дозвониться до него наконец и сказать: «Ах, простите! Я ошиблась!»). Под разными правдоподобными и не очень «соусами» я тревожила администраторов и администраторш, пока у меня не выкристаллизовались несколько емких официальных фраз типа: «У вас останавливался некий Леман... Потерял водительское удостоверение...» И так далее.
Глупо, конечно!
Но на что не пойдешь ради идеи! К тому же никто из людей бессердечных, равнодушных или иронически настроенных рядом со мной не сидел и за моими разысканиями не следил. Мне не перед кем было оправдываться и принимать независимый вид. Разве что перед самой собой! Но как раз с собой-то, с сердцем своим, с душой, с гордостью, с желаниями я была в это время в ладах, в согласии. А если в какой-то мелочи и не в согласии, то... Человек, как известно, всегда готов простить себе какую-нибудь невинную мелочь, пойти на компромисс с собой.
«Нет, не проживал», — отвечали мне.
«Нет, такой не останавливался!»
«Нет, ничем не можем помочь...»
Полтора часа поисков наконец увенчались успехом:
— Леман? — переспросил женский голос. — Минуточку... Говорите, врач?..
«Весьма среднего класса гостиница».
Сердце мое затрепетало.
— Минуточку, девушка... У нас проживали какие-то врачи...
—
«Вот докатилась! Обманываю и не краснею!»
— Ага, вот! — слышу. — Петер Фолькер Леман...
— Да, он, — голос мой чуть не срывается.
— Нет, девушка, ничем не можем помочь. Он выселился неделю назад.
— А как же... — я не договариваю, ибо не знаю, что говорить.
Но администраторша и не дает мне возможности договорить:
— Впрочем... Если это очень важно, есть его лейпцигский адрес. Телефон, факс. Вам нужно это?
Упавшим голосом произношу:
— Нет, пожалуй...
— А как же удостоверение? — допытывается администратор, хотя, кажется, человек опытный, она мне не очень верит.
— Ах Господи! — восклицаю я. — Он выпишет себе новое.
— Вам видней, — и она кладет трубку.
А я еще некоторое время слушаю короткие гудки.
«Вот так! Все просто! А ты ждешь. Весну из себя строишь, архитекторша! Вздрагиваешь от каждого телефонного звонка. Наполняешь теплом глазки...»
Я разочарована.
Смотрю на себя в зеркало: даже бледна.
«Глупая ты, глупая! Вспыхнула, как спичка! А мальчик твой пошел на дискотеку с другой девочкой. Там — в Лейпциге. Он вспоминает о тебе только тогда, когда разглядывает желтеющий синяк у себя на бедре».
Я готова расплакаться.
И даже не слышу, как открывается дверь в приемную:
— Люба?..
Я вздрагиваю. Я не верю своим глазам. Это мистика какая-то! Петер Фолькер возвышается надо мной, улыбается.
Спрашивает по-немецки:
— Вы меня еще помните?
— Ах, это вы, Петер!.. Конечно, помню...
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ЧАЙ ИЛИ КОФЕ?
— Ах, это вы, Петер!.. Конечно, помню...
Я смотрю в его глаза и вижу, как тревога и последние сомнения, какие еще там были, улетучиваются. Я не знаю, что Петер читает в моих глазах, но предполагаю — на словах я бы ему это сейчас не выдала.
Вслух произношу:
— А что, съезд еще не закончил работу?
— Съезд? — Петер, кажется, меньше всего сейчас думает о съезде. — Ах, съезд! Да... Было торжественное закрытие неделю назад.