С. Михалков. Самый главный великан
Шрифт:
«Живое чувство патриотизма должно проявляться естественно, на основе гордого сознания крепости и вечности тех корней, на которых выросла наша культура. Величие народа покоится на его прошлом – и давнем, и недавнем. Отними это прошлое, и останется просто громадная пестрая толпа, неспособная строить свою будущность».
Я готов был утверждать это и тогда, когда к власти пришли олигархи, растащившие страну, задушившие такое понятие, как совесть, что позволило известному эстрадному рифмачу назвать патриотизм последним прибежищем негодяев и слинять за рубеж.
Потом мы встречались не раз, и я всегда удивлялся, сколь тонок в своих суждениях Сергей Владимирович, сколь остроумен и лукав – припечатает кого-нибудь, а придраться невозможно. Хорошо, что не тебя, подумаешь.
Жизнь у него была большая, наполненная событиями, о которых я знаю мало, поскольку никогда не ходил в литературных генералах. Слухи о нем доносились хорошие. О доброте его – он всегда был готов прийти на помощь брату-писателю в трудную минуту, когда речь шла о жилье или о чем-нибудь другом, сопоставимом. Звонил в «инстанции», хлопотал, но попрошаек не уважал. Слышал я расхожее, будто бы сказанное кому-то: «П-помочь помогу, а денег не дам… Я ж-жадный!»
Помню урок уважения к книге, который преподал он мне где-то на рубеже тысячелетий, когда я посетил его в кабинете на Поварской. Болтали о всякой всячине, а потом он спросил о книжке, принесенной мной и лежавшей на столе задней обложкой вверх.
– Что это?
– Да так… моя книжка. Только что вышла.
– Во-первых, – сказал он, – не книжка, а книга. А во-вторых, о ней надо было сказать мне в первую очередь. Я бы так и поступил. Говорить о только что вышедшей книге – святое дело.
Испытав некоторую неловкость, в душе я согласился с ним. Бравада скромностью была уничижением паче гордости.
Жизнелюбие не покидало его до старости. Как он гляделся, стройный, осанистый, в открытом кабриолете рядом с красивой женой, сидевшей за рулем!
Как-то, не помню уж года, я решил поздравить его с днем рождения. Позвонил на квартиру – гудки. Позвонил на дачу – тоже гудки. Позвонил Никите Михалкову.
– Где отец? – спрашиваю.
– В больнице. Шейку бедра сломал…
– Как! Лет десять назад с ним такое уже было.
– Это другая нога…
И Никита рассказал мне, как приехал к отцу, а тот беспомощно лежал на полу в окружении врачей и близких, как стал звонить медицинским светилам, а те спрашивали, сколько лет пациенту, и отказывались от операции, боясь, что не выдержит наркоза. Никита вспомнил, что в свое время отец долечивал ногу в Мюнхене, и позвонил тамошним докторам. Те сказали, что берутся сделать операцию, привозите, мол. Никита договорился с МЧС о доставке отца в Баварию. Там быстро сделали все анализы и буквально на другой день удачно прооперировали.
– А впрочем, – добавил Никита, – завтра в семь вечера у меня будет с ним телефонный разговор. Приезжай ко мне на Николину Гору. Приезжайте вместе с Ирой.
Мы с женой поехали. Была Масленица,
Ровно в семь Никита поговорил с отцом и передал мне трубку.
– Дорогой Сергей Владимирович, – сказал я, – поздравляю с днем рождения, а за ваше здоровье мы сейчас с Никитой выпьем…
– Только не напейтесь! – послышалось из телефона. – А впрочем, я сам пойду сейчас же в ресторан…
Я не удержался и хихикнул, представив себе эту послеоперационную картину.
Через полчаса телефон заверещал, и Никита стал сбивчиво рассказывать кому-то весь сюжет с шейкой бедра. Под конец он вдруг говорит:
– Это папа.
И дает мне телефон. Я беру его и слышу голос одного из своих сыновей:
– Дорогой Сергей Владимирович, поздравляю вас с днем рождения…
– Это не тот папа. Это твой папа…
Недоразумение разъяснилось, и мы с Никитой отправились в его гимнастическую комнату, полную всяких снарядов. Никита оголился по пояс и стал наподобие культуриста играть мышцами, явно желая произвести впечатление.
– Никита, – сказал я, – твой папа говорил мне, что он терпеть не мог делать физзарядку.
– И точно, – ответил Никита.
Шло время. На ужин, который я устроил по случаю своего восьмидесятилетия на Поварской для многочисленных своих родственников и друзей, явился и сам Сергей Владимирович Михалков. Ему было уже далеко за девяносто, и небольшую лестницу, ведущую на бельэтаж, он одолевал, отвергнув мою помощь, четверть часа, а в ушах у меня звучал еще голос его верной помощницы Людмилы Дмитриевны:
– Он мне сказал: «КЖукову… п-приду!»
Верю ей свято, и речь его в застолье была умной, задушевной. В тот же вечер я слышал от многих о нем:
– Каков, а!
Анатолий Салуцкий [62] Человек трех эпох
С Сергеем Владимировичем Михалковым я познакомился в 1965 году при обстоятельствах весьма необычных, которые сегодня могу назвать уникальными, ибо за десятилетия, минувшие с тех пор, ничего подобного в писательской среде не случалось.
Той весной всех писателей-фронтовиков наградили медалью «К 20-летию Победы над фашистской Германией». В ЦДЛ созвали пленум, и тогдашний первый секретарь Московской писательской организации Сергей Михалков лично вручил награды. Но семеро фронтовиков отсутствовали по болезни. И Михалков решил навестить их.
62
Салуцкий Анатолий Самуилович (р. 1938) – российский писатель, публицист.