С. С. С. Р. (связано, спаено, схвачено, расплачено)
Шрифт:
– А как насчет звоночка в милицию от неизвестного доброжелателя о том, что некая подозрительная гражданка проживает на чужой жилплощади в чужом для нее городе целых две недели безо всякой, заметьте, регистрации в соответствующих органах? А зять этой неизвестной гражданки врать во ее спасение не станет, более того, нагло заявит, что он ее вообще впервые в жизни видит. Мол, вот только что с работы пришел - а она уже тут расположилась и командует. Не иначе - аферистка или еще лучше - воровка на доверии. Да я таким способом сразу двух зайцев ублажу:
– Врешь! Не соврешь!
– Кошкодамова запуталась в определениях, чего же требуется от сознательного зятя неизвестной гражданки: говорить правду или дезинформировать соответствующие органы.
– А если соврешь - так кто тебе поверит?
– Поверят, да еще как! У них самих тоже тещи есть. А пока суд да дело, посидите вы суток этак трое в милицейском клоповничке, пока из вашего Нескажукудазадвинска подтвердят личность нарушительницы паспортного режима. Да еще в регионе, непосредственно прилегающем к зоне особого режима.
Кошкодамова захлопала своими линялыми ресницами:
– Это какая ж такая зона? Где она?
– Мамаша, вам сказать, нарисовать или показать на пальцах? Или вы телевизор не смотрите да газет не читаете? Где у нас по соседству стреляют и даже людей воруют для выкупа? А?
– Напугал! Отсюда до твоей зоны - что от Москвы до Берлина! Или я не знаю!
– А вы, Марья Ильинична, не знаете нашего участкового. Он и не такие географические чудеса выделывает. Естественно, за умеренную мзду.
Теща подумала и поняла, что штурмом этого, какого-то уже не такого зятя не возьмешь. И решила умаслить:
– Сынок, да ты что - в самом деле, решил, что я собираюсь вам, молодым на шею сесть? Я ж не нищая какая-нибудь! Кроме пенсии еще кой-какой приработок имею. Спасибо некоторым добрым людям.
– Приработок, говорите? Интересно, какой? Возлюбленным парочкам раскладушку в коридоре почасово сдаете? Или старыми газетами под станционным клозетом приторговываете?
– Да чтоб ты знал, мальчишка, что это ты своих одноклассников с их родителями забываешь. А они помнят, хоть и не чета тебе.
Федорин взмолился:
– Марья Ильинична, я от вашего синтаксиса с морфологией сейчас точно сдурею. Объясните: кто кому не чета? Кто кого не забывает? А главное - при чем здесь ваши приработки к пенсии?
Марья Ильинична умудрилась, не вставая, посмотреть на Федорина сверху вниз:
– Тому не надо дуреть, кто уже дурак. Я тебе о чем уже час толкую? О квартиранте моем я тебе говорила?
– Это который на банане поскользнулся? Да, что-то припоминаю.
– Ну, так вот, он ко мне не с улицы пришел, а по звонку.
– Какому звонку? В рельс? У вас же телефона нет. Вы ж как мне позвонить, так каждый раз соседей в расходы вводите.
– Не было телефона, а теперь есть! И даже с этой… как ее… трубкой без проводов. Квартирант поставил и говорит: пользуйтесь, дорогая Марь-Ильинична, сколько угодно, не стесняйтесь, все равно фирма платит.
–
– Серьезная. Настоящая. Он, знаешь, на кого работает, квартирант мой?
– На кого? Не на ЦРУ часом? Дай, конечно, Бог, вас бы тогда как пособницу повязали. Но не с моим счастьем.
– Смейся-смейся. Его хозяин - главный в нашей области.
– Кто, губернатор? Он что - с особняка съехал и в ваш Новозадвинск перебрался? На квартиру? Ну, если это правда, то вы здесь посидите, а я сбегаю в редакцию. Меня за такую сенсацию шеф на руках носить будет.
– Ну, ошиблась я. Он не в нашей области главный, а у нашего депутата. То есть - не просто у депутата, а у этого… как его…
– У сенатора, что ли?
– Во-во! Сам лично к соседям позвонил, пригласил меня к телефону и говорит: уважаемая Марья Ильинична, не стеснит ли вас сдать комнату моему представителю в вашем городе?
– Кто? Сам Тошман позвонил?
– Да нет, тот, что после него главный. Одноклассник твой, между прочим. И все помнит - не то, что некоторые. Сразу после того, как моим здоровьем поинтересовался, тут же: а как там друзья моей юности - дочка ваша с супругом? Сто лет, говорит, не виделись, а вроде ж в одном городе живем. Хотя бы позвонили.
Федорин был явно обескуражен. Он и в самом деле учился в одном классе с нынешним помощником члена Совета Федераций по их округу. Однако никакой особенной дружбы они тогда не водили. После выпуска удачливый отличник отправился поступать в МГИМО, а Федорин загремел под барабан в ряды еще советской армии. Более того - на пресс-конференциях, где они пересекались, всесильный помощник знаменитого сенатора никак не выделял своего бывшего однокашника из общей матюганской пишущей братии. Похоже, завралась Кошкодавова, как старый большевик в мемуарах.
А Теща, почувствовав федоринскую обескураженность, ехидно добавила:
– Так что я, зятек, сейчас, может быть, поболе тебя зарабатываю. А если я им всю квартиру под офис сдам, так я вообще, может быть, уговорю дочку с работы уйти и своим здоровьем наконец-то заняться.
– Да она ничем, кроме здоровья, и не занимается. А насчет ее работы, так от нее одна вывеска осталась и трудовая книжка.
– Не знаю, не знаю, не знаю, - отмахнулась Кошкодамова.
– правду мое сердце чуяло: не стоило нам с тобой связываться.
И тут Федорина как кто-то за язык потянул да еще в спину толкнул:
– А вот мое сердце, гражданка Кошкодавова, кое-что другое чует. А именно - пока некоторые тещи по чужим городам нетрудовые доходы делят и зятьям в глаза скачут, у них самих дома серьезные неприятности с большими хлопотами ожидаются. Или уже произошли. Так что, дражайшая Марь-Ильинична, сколько там осталось до отхода вашего поезда?
Теща тупо посмотрела на Федорина, помолчала, а потом развернулась и пошагала на кухню, по дороге чуть не въехав бюстом зятю в зубы. Поставила на плиту кастрюлю и стала переливать в нее молоко из бидончика.