С.С.С.М.
Шрифт:
13
В хижине пахло плесенью, керосином и давно не мытым телом.
— Джордан? Джордан! — зазвучал из темноты старческий голос. — Тебя снова арестовали?
— Не удивляйся, что у нас тут так темно, — сказал Краслену негр. — Когда мы с братом строили эту лачугу, денег на стекла не было, так что решили оставить под потолком несколько щелей, а окон не делать вовсе. Впрочем, что касается денег, то они и сейчас не появились… Да, мам, это я!
Глаза Краслена, начавшие привыкать к темноте, различили силуэт старухи.
—
— Это друг. Красностранец. Мы вместе сидели в участке.
— Красностранец! — сказала старуха взволнованно.
— Приехал помочь Джону Джонсону.
— Джонсону! О! Джону Джонсону!.. Я сварю суп…
— Не стоит беспокоиться, — поспешил вставить Краслен, но Джордан оборвал его:
— Брось, не скромничай! Тебе же все равно надо поесть.
— Я сварю суп, — повторила негритянка. — У нас еще осталось немного чечевицы, Джессика принесла накануне. Друг Джонсона — наш друг. Сынок, а нет ли новостей от Джулиана?
— Нет, мам, — сказал Джордан.
Негритянка зажгла примус, и теперь Краслен смог разглядеть ее морщинистое лицо, старую залатанную кофту, длинную юбку в грязных пятнах и скрюченные черные руки.
— Тебе помочь, мам? — спросил негр. — Сбегать за водой?
— Нет-нет, я все сама! Вода осталась! Вы пока ступайте, не мешайтесь! — В голосе старухи слышалось упрямство. Видимо, ей было важно чувствовать, что она еще на что-то способна.
Джордан и Краслен вышли за порог. Отсюда, в какую сторону ни смотри, можно было видеть только десятки разношерстных, но одинаково жалких негритянских домиков, лепившихся друг к другу. Несколько чернокожих сидели на крылечках — вернее, на том, что условно выполняло эту роль в их убогих жилищах, — и курили. Над их головами трепалось белье на веревках, растянутых между хижинами. Кое-где горели костры. Там и сям бегали грязные негритята.
— Я бы предложил тебе тоже посидеть на крылечке, — сказал Джордан. — Но, уж извини, спина у меня ни к черту, да и ноги побаливают.
— Ты же еще вроде молодой, — сказал Кирпичников.
Негр только усмехнулся:
— Три года на заводе Свинстона из любого юноши сделают больного старика! Знаешь, что за ужасная штука конвейер? «Давай не зевай, черномазый, пошевеливайся, быстрей, быстрей, быстрей!» Тьфу! Десять часов в сутки. Стоя. Без обеда. От Свинстона уходят инвалидами, а потом практически никуда невозможно устроиться.
— Зачем же ты пошел туда?
— Купился на рекламу… Свинстон обещает рабочим участок земли, дом, мебель, холодильные шкафы, радиоприемники, электроплиты… Все — в кредит. Пока ты работаешь и можешь платить по кредиту, все это твое. Потом ты становишься инвалидом, теряешь работу, и тебя выкидывают из дома. Мне в какой-то степени повезло. Когда произошел этот злополучный кризис, несколько заводов закрыли и меня выкинули на улицу до того, как я успел стать окончательной развалюхой. В этой хижине мы живем уже год. А работу я, наверно, так никогда и не найду: буду всю жизнь перебиваться случайными заработками…
Краслен молчал. Он не представлял, как можно жить в таких условиях.
—
Кирпичников не говорил ни слова и удрученно кивал. Подумать только, может быть, содержимое портфеля могло бы избавить этих людей от невыносимой нищеты, а он, Краслен, так бездарно провалил секретное задание товарища Буерова!
Минуту собеседники молчали. Было слышно, как старуха там, в лачуге, тяжко шаркает.
— Думаешь, ей лет под сто? — спросил негр. — Нет! Всего шестьдесят. А уже еле ходит, почти что слепая…
— Врачу покажи.
— Что, смеешься?! Даже те, кто работает, редко могут позволить себе услуги врача, а уж нам-то на что? — фыркнул Джордан. — Да я, в общем, и так знаю, что он скажет: «Чего вы хотите, такой возраст, тридцать лет на калошном заводе ни для кого не проходят даром…»
— На калошном заводе?
— Да. Знаешь, как делаются калоши? Только не говори, что тоже думал, будто их отливают из жидкой резины, как чугунные статуи!..
«Без калош от Резинпрома я не выйду из дома!» — вспомнилась Краслену рекламная вывеска. Как-то там, на Родине?
— …Детали калош вырезают из тонкой резины и склеивают, перед тем как отправить на вулканизацию, — продолжал негр. — Все дело в этом дурацком клее. Он содержит бензин. Бензин испаряется и портит глаза, кожу, горло. Мать узнала об этом, когда было уже поздно… Прибавь к этому постоянную работу стоя, вручную… Не знаю, как у нее еще двигаются пальцы рук. До шестидесяти нечасто доживают. В смысле, негры. Да и в целом — пролетарии. Вот я пол своей жизни уже прожил.
— Джо, не надо!
Джордан замолчал.
— Ты прав, товарищ. Вот ведь, сопли распустил! С чего бы это?.. Обычно со мной такого не бывает! Хватит ныть, все у нас будет в порядке, не так ли? — И негр улыбнулся.
— Вы так бедны, а тут еще я — нахлебник… — ответил Краслен.
— Ты давай-ка об этом не думай! От нас не убудет, что ты станешь спать в нашей хижине. Будем вместе работу искать… Ты ж белый — глядишь, и подыщешь чего-нибудь! Джонсона встретишь…
— Едва ли!
— Сказал — значит, встретишь! Сестренка моя — в его партии, — тихо сказал чернокожий.
— А ты?
— Я так, просто сочувствую. Боязно как-то. Узнают копы — мигом в тюряге окажешься, лет так на десять… Вот так-то. А Джессика — смелая. Я даже ей удивляюсь… Эй, глянь-ка, приятель, да вот и сестренка!
К лачуге приближалась миниатюрная, худенькая негритянка с узелком в руках. Желтое хлопковое платье в цветочек, надетое на ней, было изношено до крайности и кое-где залатано, но Краслен почему-то прежде всего заметил не то, как оно бедно смотрится, а то, как выгодно подчеркивает смуглую кожу негритянки. Следовало ужаснуться, увидев, что девушка ходит босой, но Кирпичников невольно залюбовался ее маленькими ногами.