Саамский заговор (историческое повествование)

Кураев Михаил Николаевич

Для полного торжества справедливости со своих постов твердой рукой были смещены вслед за наркомом Николаем Ежовым и его верным замом Михаилом Фриновским многие ответственные работники, приложившие очень много сил для исполнения предыдущих постановлений ЦК и Совнаркома. Если самое большое начальство для начала только сместили, то с теми, кто работал в аппарате и на местах, не церемонились.

1939 год начался под знаком Постановления Совнаркома и ЦК ВКП(б) «Об арестах, прокурорском надзоре и ведении следствия».

В первой части постановления, как и полагается, отмечались положительные итоги репрессий против бывшей внутренней оппозиции, кулаков, уголовников, «других антисоветских элементов», «национальных

контрреволюционных элементов», вредителей и изменников родины.

Но борьбу нельзя было считать оконченной.

Что же воспрепятствовало полной победе над многоликим и многочисленным врагом?

Ошибки! Ошибки, допущенные НКВД и прокуратурой. Ошибки, повлекшие нарушение строгой законности.

К основным ошибкам следовало отнести отказ от сбора доказательного материала для изобличения врагов народа. Ошибочными следовало назвать и необоснованные и противозаконные массовые аресты, депортации, не говоря уже о многочисленных нарушениях самых элементарных норм ведения следствия.

Впрочем, от пристального взгляда товарищей Сталина и Молотова, подписавших постановление, не укрылись бесчинства, творимые во время следствия, не укрылись и остались тяжким, несмываемым пятном на совести врагов, проникших в органы НКВД и прокуратуру, вырвавшихся из-под контроля партии.

А может быть, все проще. Может быть, вождь знал или сердцем чувствовал, что цезарь должен опасаться своих гвардейцев…

Да, надо со всей исторической ответственностью признать, что затея младшего лейтенанта Михайлова хотя и пришлась ко времени, вписалась в кампанию, но прошла не так гладко, как всем хотелось, и оставила какой-то нехороший след в твердой памяти ленинградского начальства.

Громом с ясного неба и испепеляющими молниями обрушилось постановление ЦК на утративших доверие партии сотрудников НКВД, допустивших вопиющие нарушения законности.

У дисциплинированных, добросовестных и честных работников сразу пелена упала с глаз.

И все увидели, что к руководству НКВД прокрались злобные враги и диверсанты. Ежов Николай Иванович и его усердный заместитель, комкор первого ранга Фриновский шумно покинули свои посты и переместились на новые, впрочем, в ранге наркомов. А розыск покатился со ступеньки на ступеньку, пока не дошел до «низовки», районного уровня, где каждое уважающее себя и закон управление НКВД, республиканское, краевое, окружное, областное, районное, должны были предъявить нарушителей и взыскать с них, невзирая ни на какие заслуги.

Была дана команда найти и наказать тех, кто нарушал советскую законность. И надо думать, не случайно именно в Ленинградском управлении НКВД поспешили вспомнить шитое «белыми нитками» дело о «саамском заговоре» и, чтобы чего доброго не объясняться с Генеральной прокуратурой, рекомендовали прокуратуре Мурманской, в порядке надзора, просмотреть это дело.

По всей стране прошли закрытые партконференции, посвященные положению дел в республиканских, краевых, окружных, областных и районных органах НКВД.

Основной доклад о том, какой яркий свет пролило постановление на положении дел в Мурманском УНКВД, делал сам первый секретарь обкома Иван Максимович, что по-своему символизировало возвращение всей полноты власти по принадлежности. От его пристального взгляда не утаились и малые прегрешения, пробравшихся к руководству Окружного отдела НКВД начальника старшего лейтенанта Гребенщикова, его заместителей лейтенантов госбезопасности Попова и Малинина, руководителей отделов Тищенко, Терехова, Школьника, Уральца, Юдашкина, следователей Шкаревского, Казанского, Масляева, Кирсанова и начальника Мончегорского, а до того Ловозерского РО НКВД младшего лейтенанта Михайлова.

По правилам больших армейских совещаний

названный в докладе офицер, присутствующий в зале, если докладчик делал крохотную паузу, обязан был встать. Все пробравшиеся в органы враги, еще не исключенные из партии, еще не арестованные, сидели в зале и теперь поднимались в разных его концах. Вставали бледные, стояли ровно и благоговейно внимали премудрости, в докладе изреченной, и садились на место, как отпетые покойники, после того, как звучала следующая фамилия. В их кабинетах, как сказал в своем выступлении Иван Максимович, при обыске были обнаружены черновые проекты протоколов допросов, заготовленные по заранее разработанным схемам. Там же были найдены перехваченные письма арестованных, адресованные в ЦК ВКП(б) с жалобами на незаконный арест и преступные методы следствия. Говорил он пламенно, горячо, а слушали с воодушевлением и с тайной надеждой на то, что твое имя, Бог даст, не прозвучит «во второй половине доклада». Иван Максимович горько сетовал на то, что органы оторвались от контроля партии. «От вас оторвешься, — думали про себя чекисты, — если без санкции партийных органов члена партии нельзя даже арестовывать». Иван Максимович искренне удивлялся и возмущался низким уровнем образования сотрудников НКВД, многие чекисты-коммунисты оказались безграмотными, особенно начальники. Из поименованных руководителей лишь у одного было среднее образование, у остальных — неполное среднее и начальное. Поскольку как раз на бюро обкома проходила процедура утверждения каждого из этих безграмотных начальников, Ивану Максимовичу пришлось в порядке самокритики обратить внимание на недостаточную требовательность бюро!

— Правильно указывает товарищ Берия, возглавивший Наркомат внутренних дел, — гудел с трибуны Иван Максимович, — надо обуздать тех, кто без взвешенного подхода, без предварительного анализа всего обвинительного материала по каждому отдельному арестованному устраивали массовые операции.

Иван Максимович для наглядности привел пример про массовую акцию в Солтонском районе Алтайского края. За один месяц, ноябрь 1937 года, там было арестовано свыше двухсот человек. Военная коллегия Верховного суда СССР рассмотрела материалы по этой акции. По результатам проверки начальник УНКВД по Алтайскому краю С. П. Попов отстранен от должности, лишен звания и отдан под суд. Его ждет суровое наказание. С особым удовлетворением Иван Максимович прочитал о том, как товарищ Берия, приняв пост народного комиссара внутренних дел, отменил семнадцать приказов, циркуляров и распоряжений, изданных Ежовым с июля 1937 года. Отныне для ареста необходима письменная санкция прокурора. А имущество арестованных подлежит строгому учету. «Следует признать, — подчеркнул далее в своем докладе Иван Максимович, — что кое-где существовала практика утаивания материальных ценностей, за счет чего во время массовых операций шло обогащение пробравшихся в органы врагов».

С острым критическим выступлением вышел на трибуну сержант Шитиков, начальник четвертого отдела.

Когда готовился партактив, сержант Шитиков, самый веселый и безотказный член парткома, сам вызвался выступить по «саамскому заговору». «Знаю я этого Михайлова, карьерист и пройдоха, не зря же его из Ленинграда поперли…»

На трибуну Шитиков поднялся легко, как вбегает на ринг боксер, уверенный в своей победе.

— Товарищи, что я хочу сказать… — он всегда начинал свои выступления по-свойски, что заставляло коллег переглядываться и улыбаться. Но сегодня было не до улыбок. — Вот передо мной выступал сержант Кучер. Хорошо говорил, по-чекистски прямо, но я с ним не согласен. — Шитиков знал, что в этом месте зал замрет. И зал замер. А президиум насторожился, и лица, раскрасневшиеся от долгого сидения и напряжения, словно красные флаги под ветром, повернулись разом в сторону трибуны.