Сабля Чингизидов
Шрифт:
– Просто чудо какое-то, Елена Леонидовна, – восхищался какой-нибудь крепкий хозяйственник, баллотирующийся в мэры, читая ее правку. – Вы прямо угадываете мои мысли. Это точно то, что я думал, но не мог выразить на бумаге. – Со словами у крепких хозяйственников традиционно была напряженка.
Родной институт пригласил ее вести семинары по воздействию печатного слова на массовое сознание. На одной из конференций по социологии старая подруга Маришка Тарханова познакомила ее с Алексеем Розумом, сотрудником аналитической службы Министерства
– Ну как, нормальный мужик? Не то что твои пузатые губернаторы? Между прочим, холостой. Я его пригласила к себе на день рождения в субботу, сможете познакомиться поближе.
На дне рождения Розум сидел как пень. Он пил коньяк и упорно через стол смотрел в вырез Ленкиного платья. Когда Лена засобиралась, он встал и сказал, что ее проводит. На следующей неделе Розум перевез свои вещи на квартиру Усольцевой.
– А я не знал, что ты Каратаева, – посмотрел Розум на Лену, когда они пили чай на кухне после ужина.
– Ну да, – пожала плечами Лена, – моя прабабка – урожденная Каратаева. А ты откуда о них знаешь? Сейчас о них никто уже не помнит.
– Кое-кто все-таки помнит. Люди, которые за тобой следили и перевернули квартиру, искали архив Каратаевых.
– Архив? Старые письма, что ли?
– И письма тоже, – подтвердил Розум. – А ты их видела?
– Бабушка как-то показывала, когда еще в коммуналке жила у Белорусского вокзала. Говорила, что это единственная память, оставшаяся у ее матери об их семье. Там много было писем, она их в жестяных коробках из-под печенья держала. Листы в коробки не помещались, так она их складывала вдвое и перехватывала резинкой. А ты ничего не путаешь? Кому они нужны?
– А кроме писем там ничего не было?
– Может, и было, я уж не помню, Леша. Да зачем они кому-то сейчас понадобились? Столько лет прошло!
– Вот и я спрашиваю, – задумчиво повторил Розум. – Зачем? А ты не знаешь, где сейчас архив?
– Нет. Я его с тех пор не видела.
– А бабушка твоя перед смертью ничего не говорила?
– Она умерла внезапно. Во сне. Практически не болела. Так что сказать ничего не успела.
– Вот что, Елена Леонидовна, нам надо этот архив найти. Вокруг него нехорошие танцы начинаются. Как ты думаешь, где он может быть?
– Ну, я не знаю. Здесь его точно нет. Я бы знала.
– Может, на старой квартире оставили?
– Может быть. Мы там старые вещи на чердак сносили. Дворник еще ругался. Может, там? Еще, знаешь, бабушка к маме вещи завозила, когда мы квартиру обменивали.
– Обменивали?
– Ну да, когда мама с папой развелись, у нас была трехкомнатная квартира на Ярославском шоссе. Папа решил ее обменять, чтобы мне жилплощадь оставить. А тут как раз бабушке квартиру дали, двухкомнатную. Вот они и обменяли бабушкину двухкомнатную и нашу на Ярославском на эту и папе в Подлипках, поближе к его работе. Там еще какой-то сложный обмен был.
Розум прошел в Сашкину комнату. Сел
В четверг в десять ноль-ноль утра подполковник Розум зашел в кабинет начальника аналитического отдела управления спецопераций генерал-майора Суровцева.
– Что будешь делать с Камолиным? – спросил Суровцев вместо приветствия.
– Ничего. Он сотрудничает.
– Рассказывай.
– Он работает по заказу. Заказ пришел из-за рубежа. Ищут архив Каратаевых.
– Кто это?
– Известные в дореволюционной России промышленники. Архип Каратаев уехал из России в восемнадцатом году. Скорее всего архив ищут заграничные родственники, – доложил Розум.
– Чего вдруг они очнулись через столько лет? Ностальгия стала мучить?
– Непохоже. По всему видно, ищут что-то конкретное. Исполнителей в известность не ставят. Они работают втемную.
– А Лена тут при чем? – продолжал расспрашивать Суровцев.
– Ее прабабка – дочь Архипа. Она сочувствовала большевикам и осталась в России. По-видимому, архив остался у нее.
– О, так ты у нас с буржуями недобитыми породнился, Розум? – рассмеялся Суровцев. – Ну, не смущайся, сейчас это модно. И конечно, об архиве она ничего не знает?
– Нет.
– О чем договорились с Камолиным?
– Камолин подстрахует нас со стороны исполнителей. Я буду знать все, что они предпринимают. А если его сейчас закрыть, то мы опять остаемся без информации.
– Разумно.
– Владислав, я могу вернуться к «Ирокезу»?
– Ну вот что, Розум. К «Ирокезу» возвращайся, но дело Каратаевых бери в разработку. Ресурсами я тебя побаловать не могу, извини, дело твое семейное, но подстраховывать будем. Оперативники будут в курсе. На мозоль нам наступать нельзя, даже нечаянно.
Розум получил информацию о жильцах квартиры на Ярославском шоссе из оперативного отдела утром в пятницу. Супруги Николай и Галина Глуховы проживали в квартире с дочерью Светой без выезда после обмена. Светлана Глухова после замужества выехала из квартиры четыре года назад. Николай выполняет мелкие заказы по установке дверей, встроенных шкафов и т. п. Информация о Галине отсутствует.
В субботу утром Розум звонил в дверь квартиры Глуховых.
– Заходи, – распахнул дверь Николай. – Раздевайся и проходи на кухню, мы тебя уже ждем.