Сабля и крест
Шрифт:
Разгоряченный конь татарина пробежал еще с полсотни шагов и остановился. Видимо, был приучен далеко не убегать от хозяина. Оглянулся, подождал немного но, не услышав призывного свиста или какого другого условного знака, — возвращаться не стал, а мотнул головой и потянулся к траве. Странный мешок, уложенный поперек хребта, свалился на землю, и оттуда послышался слабый стон.
— Ясырь брал, голомозый! — зло сверкнул глазами Куница, быстро спрыгнул со своего 'скакуна', приблизился и стал осторожно
— Так и есть, девушка… И лицо знакомое.
Та открыла глаза и испуганно посмотрела на склонившихся над ней мужчин.
— Эй, живая? Ты, чья будешь, зорька, — спросил ласково Небаба. — Зовут тебя как?
Девушка разглядела казацкие чубы, одежду, дольше всего ее взгляд задержался на Кунице, после чего она явно успокоилась.
— Я из Михайловки, — ответила более уверенно. — А зовут меня Оксаной. Тарас! Куница! Неужто совсем не признаешь? Оксана я, Кожухова дочь…
— Петра Кожуха дочь? — удивился Куница, помнивший девушку еще малой егозой, а тут — совсем заневестилась.
Впрочем, последний год-два, после исчезновения отца, он никого кроме хозяйства и Ребекки не видел, а еще раньше — был все лето на Запорожье, а потом в казацком дозоре. Да, три года для юности, особенно в пору расцвета, срок огромный. Не удивительно, что не признал.
— Ну, да… — засмеялась девушка. — Неужели совсем не похожа?
Тарас хотел ответить шуткой, но оглянувшись, заметил, что басурман пошевелился.
— Подождите, братцы, добью голомозого. А то это такие живучие твари, что и с самой тяжелой раны вылизаться сможет, а после снова добрым людям пакостить станет.
Куница подошел к татарину и перевернул его ногой на спину. Тот, хоть лежал с закрытыми глазами и в луже собственной крови, но все еще дышал.
— Дай я.
Небаба вынул притороченную к седлу саблю татарина, хекнул, словно собирался расколоть полено и одним махом отсек обритую голову. Та, подпрыгнула словно мяч, немного откатилась, а потом… стала медленно придвигаться обратно к туловищу.
— Святой Боже, святой крепкий, — перекрестился Степан. — Василий! — позвал третьего товарища. — А поди-ка сюда, посмотришь на чудасию. Похоже, еще один из нечистого племени.
Пока Орлов подошел, голова басурмана уже доползла почти до самой шеи. Небаба снова отодвинул ее сапогом в сторону и показал опричнику:
— Глянь, сама на свое место лезет.
Тот посмотрел и кивнул.
— Да, не простой разбойник нам подвернулся, а настоящий оборотень.
— Оборотень, так оборотень… — пожал плечами Куница. — Делать что с ним будем? Говори, ты в этом больше нас смыслишь. Станем опять голову в болоте топить, или что попроще придумаешь?
— Приходилось слышать, — вспомнил Небаба, — что лучше свяченой воды ничего нет.
—
— Годится, — поддержал предложение Степана Василий. — Тащи сюда…
Голова вновь приблизилась к туловищу и, когда Небаба попытался отпихнуть ее ногой, яростно оскалила зубы. Тот отпрянул от неожиданности, и она прижалась к телу так, что даже рубца не видно было.
— А теперь как быть? — озадачено посмотрел на опричника Небаба. — Еще раз рубить?
Ответить Василий не успел. В один миг, как-то со всех сторон сразу, задул сильный ветер, с реки набежал небольшой смерч и заплясал, закружился вокруг, с каждым оборотом разрастаясь вширь и ввысь, уплотняясь и набирая силы. Небо враз потемнело, загрохотало, сверкнула молния — одна, другая, и убитый харцыз стал медленно приподниматься.
Куница ругнулся, совсем не набожно, и так рубанул саблей, что располовинил нечисть поперек. Потом бросился к Галлие, которая все еще пребывала в лошадином теле, и выхватил из переметной сумы манерку со свяченой водой…
Ветер взвыл громче, загрохотало еще сильнее, а смерч, словно ребенок тряпичную куклу, подхватил тело оборотня, закрутил им и был таков. Исчез, словно померещился… И, сразу все угомонилось и просветлело.
— Вот так напасть, — дружно вытерли воины рукавами невесть от чего покрывшиеся испариной лица.
— Похоже, нам теперь на каждом шагу с нечистью воевать, — пробормотал Куница, бездумно открыл манерку и глотнул из горла. Потом передал побратиму… — Даже в горле пересохло. Оно, вообще-то, не страшнее татарвы будет, хотя — жутковато.
— Если мы с тобой, гм… встревожились, — произнес Небаба, попивая свяченую воду, — то что должна чувствовать Оксана?
Парни развернулись к девушке и ужаснулись. Лицо у той побледнело, губы посинели, а саму трясло, словно в приступе лихорадке.
— О Господи! — бросился к ней Небаба. — Василий, подсоби! Как бы с ней родимчик не случился!
Девушке с трудом разжали зубы и влили в рот глоток все той же освященной воды.
Оксана натужно закашлялась, видимо не в то горло пошло, но немножко порозовела.
— Что… что… что это было? — выстучала зубами, испуганно заглядывая казакам за спину.
— Ерунда, — успокоил ее Небаба, прижимая девушку к себе покрепче, чтоб унять дрожь. — Ничего не было. Тебе почудилось… Когда смерч налетит, и не такое узреть можно… Я вон помню, мы с Василием как-то…
Казаки в три голоса, перебивая друг друга, принялись морочить девушке голову, потом закутали в жупан, дали хлебнуть настоянной на меду горилки, усадили на лошадь и неторопливо двинулись в сторону брода возле села.