Сабля Лазо

Никонов Василий Григорьевич

«Господи, господи, оборони его, царица небесная, — привычно шепчут губы. — Дай ты ему радость и утешение за муки мои и смерть невинную».

— Говори! — хрипит вахмистр.

Смекалина опускает голову вровень с головой вахмистра. Боль и терпение застыли в глазах женщины.

— Придет час, — произносит Татьяна Карповна, — отольются наши слезы горючие. А тебя, Ирода, ненавижу! Проклинаю!...

Молча, в упор стреляет вахмистр. Ни слова, ни звука не срывается с губ Татьяны Карповны. Безвольно

сгибаются колени, плетьми повисают руки. Глухо падает на песчаный двор. Лицом вниз, к родной земле.

— Маманя! — хочет крикнуть Тимка. — Маманечка-а!

— Молчи, Тимка! — Кирька зажимает ему рот, изо всех сил пригибает к земле. Оказывается, иногда и он с Тимкой может справиться.

— Сжечь! — вахмистр тычет плеткой в сторону мазанки. — Ее туда! Шевелись!

Семеновцы бросаются к мазанке. Рыжий солдатик из соседнего двора сена тащит, со всех сторон курнушку обкладывает. Другой солдат в избу заскочил, лампу разыскал. Плеснул керосином раз-другой. Рыжий спичку подносит. Вспыхнула солома, загудела.

— Туда ее! — командует вахмистр. — Чтоб заразы не было!

Рыжий солдат хватает Татьяну Карповну, тащит в сени.

— Ироды! Кровопийцы! — кричат из толпы.

Брянцев круто поворачивается, пенсне от неожиданности падает, качается на позолоченной цепочке.

— Что? Кто? Выходи!

Молчат люди, никто не трогается. Брянцев ловит пенсне, дрожащей рукой насаживает на нос.

— Пороть! Всех пороть!..

Кирька отпускает Тимку. Тот лежит лицом к земле, всхлипывает, судорожно гребет землю руками.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

САБЛЯ

Дотла сгорела смекалинская землянушка. Народ, что на дворе стоял, на площадь погнали — сечь, как вахмистр приказал.

Кирька с Тимкой все еще у стайки лежат. Тимка хотел к месту пожара подойти — Кирька опять не пустил.

Лицо у Тимки серое, словно из гнилушки вырезано. Глаза дикие, совсем сумасшедшие. Все в одну точку глядят.

— Пойдем к нам, — просит Кирька. — Я тебя в сараюшке спрячу.

Не откликается Тимка, о другом думает.

— Слушай, Кирька, ты мне друг?

— Друг, конешно.

— У кого офицер остановился?

— У Козулиных.

— Пойдешь со мной?

— Куда?

— В засаду,

— В какую?

— Потом скажу. Пойдешь?

— Нет, Тимка, у меня маманя больная.

— Слушай, Кирька... Первый раз прошу. Хочешь, ершовскую саблю отдам? Ты не думай, я ее не прикарманил — просто не сумел переслать.

Колеблется Кирька, не знает, как быть. Сабля — штука хорошая. А вот засада — неизвестно, что случится.

— Павлинку возьми, — хитрит Кирька.

— Павлинка не пойдет.

— Почему?

— Сам знаешь.

— А вот и

пойдет! — уверяет Кирька. — Вы убили ее отца, они убили твою мать. Значит, квиты.

— Говори: согласен иль нет?

Трудно Кирьке решиться. Главное, у Тимки еще один козырь есть: в тайгу может не пойти. Эх, была не была!

— За саблю? — переспрашивает Кирька.

— За саблю.

— Навсегда?

— Навсегда.

— Согласен. Говори, что делать?

— В пещеру пойдем, дорогой расскажу.

Выходят ребята на берег, глядь: Павлинка стоит. Пасмурная, заплаканная. Видела она, как ребята огородами пробирались: в толпе со всеми стояла. И как за стайку прятались — подглядела. Когда на площадь погнали, ее сам вахмистр за руку взял, из толпы вывел. И Дарью Григорьевну, маманю ее.

— Куда вы, ребята? — спрашивает Павлинка.

— В пещеру, — останавливается Кирька.

— Меня возьмете?

— Не знаю... — мнется Кирька. — Вот наш командир.

— А ты не сердишься? — Тимка берет Павлинку за руку. — Ну, понимаешь...

— Что делать? И у тебя горе-горькое.

— Тогда бежим! — приглашает Тимка. — Есть у нас один план, в пещере скажем.

— Бежим, Павлинка! — радуется Кирька. — Втроем, знаешь, как весело!

Козулинский дом стоит за церковью, наискосок от Копачей. Высокий, просторный — пятистенный.

Купец Ерофей Козулин — первейший человек на селе. Кому голод, а у него всего вдосталь. Не в амбарах, понятно. Амбары пусты. В надежном месте спрятано, в тайниках.

Сегодня у Козулиных гостюет вахмистр Брянцев. Все, что ни на есть вкусного и сытного, выставил Козулин. Самогону — море, закуски — всему селу не съесть.

Гуляет вахмистр Брянцев, от души веселится. До пота поработал, до ломоты в косточках. Десять душ загубил, пятерых сам расстрелял. Да на площади двадцать человек высекли. Надо ему встряхнуться, сердце потешить.

Гуляет вахмистр, а про дозор не забывает. Все село семеновцами окружено, у дома казак с винтовкой ходит, плеткой помахивает.

Казак ребятам нипочем, они огородом пробрались, на сеновал залезли. Сеновал как раз против окна приходится, того, что рядом с сенцами. Все видать, что в комнате делается.

Так случилось, что втроем в засаду подались. Тимка Кирьку с умыслом взял: если вахмистр на улицу не выйдет, Кирька должен выманить его. На этот счет у них особый план. Если ж вахмистр по доброй воле очутится, — Тимка один с ним поговорит.

Павлинка за компанию увязалась. Так и сказала: «Не могу я без вас, ребята, что хотите делайте. Как дружили, так дружить и будем».

А что с ней делать? Пусть смотрит. На Тимку она зла не имеет, и он на нее. Что было, то было, — прошлого не вернуть.