“SACRE? BLEU. Комедия д’искусства”
Шрифт:
— А женщина? — напомнил Анри и плеснул Гогену еще.
— В том-то и штука. Винсент вдруг озверел, начал орать про синь, а потом схватил бритву и отсек себе половину уха. Начал ею размахивать, кровь хлещет, а он орет: «Это для нее будет! Вот ее плата!»
— Ох нет, — выдохнул Люсьен.
— Чего? — спросил Гоген. — Это что-то значит? Он же больной, нет?
— Это значит, — сказал Анри, — что тебе нужно уезжать из Парижа. Как можно дальше. А если увидишь ту девушку, что вчера легла к тебе в постель, беги
Люсьен кивнул, подкрепляя предостережение товарища.
— Но я должен ее написать. Я же потому и встал в такую рань — сходить за краской. Мне нужно ее написать.
— Нужно тебе сматываться, Поль, — поправил его Люсьен. — Если ты ее напишешь, она умрет. Или ты.
— Вероятно, от скуки, — вставил Анри. — Если будешь вываливать на нее свои теории цвета.
— Я совсем не это имел в виду, — сказал Люсьен.
Гогена они отправили восвояси, отдав ему все деньги, что отыскались в карманах, но взяв с него честное слово, что он будет избегать девушку из постели и уедет из Парижа, как только купит билет до Таити. Может, от замысла написать идеальную островитянку он и отказался, но не писать островитянок вообще не мог.
— Что в записке? — спросил Анри.
— Тут говорится: «Люсьен, нарисуй меня». И подпись: «Жюльетт».
— Загадочно, как в «Алисе в Стране чудес». Она красивая девушка, Люсьен, но эпистолярные навыки у нее дрянные.
— В тюбике краски и для наброска может не хватить.
— Может, ее лучше оставить на потом. Когда вернется Ле-Профессёр, возможно, получится тебя ею загипнотизировать. Или можем Кармен привести и загипнотизировать ее, как мы и собирались.
— Нет, я лучше Жюльетт набросаю.
Анри пожал плечами.
— В верхнем ящике комода с оттисками, по-моему, есть картон. А загрунтованных холстов у меня нет.
Люсьен подошел к комоду и вытащил широкий и плоский верхний ящик. Порылся в обрезках бурого картона, пока не нашел кусок размером с почтовую открытку.
— Годится.
— А у тебя ферротип ее какой-нибудь есть, чтобы с него рисовать?
— Я по памяти. Мне кажется, именно этого ей от меня и хотелось.
— Очевидно, в ее послании содержался некий подтекст, которого я не уловил.
Из банки с кистями Люсьен выбрал второй номер, с комода взял баночку льняного масла и сел работать за столик.
— Белил не надо?
— Штрихами набросаю. Если увлекусь бликами и пятнами, у меня синь кончится, на фигуру не хватит.
— Рисовать Жюльетт, Люсьен, — вероятно, не самое мудрое твое решение, а?
— Да, знаю, но я ее люблю.
— Ну что ж, тогда воля твоя. — И Анри поднял тост в честь друга. — А пока ты работаешь, я возмещу нехватку дыма и алкоголя в организме.
На негрунтованном картоне
Потом глаза его закатились, и он рухнул со стула — картонка в одной руке, кисть в другой. Подергиваясь на полу, он их не выпускал.
Люсьен открыл глаза. Прямо перед ними были глаза Анри. Щекой его друг лежал на полу. Они оба свернулись, как младенцы-близнецы в утробе, собравшиеся меряться силами на кулачках.
— Н-да, смотрелось оно неприятно, — произнес Анри.
— Меня унесло.
— Я догадался. Куда?
— Я видел голую Берт Моризо.
— Художницу? Правда? Совсем?
— В гипсовой каменоломне.
— Не лучший выбор места для свидания, но это же твоя галлюцинация.
— Она вся была в синем.
— А клубничным вареньем мазать не пробовал? Хотя зернышки раздражают.
— И Красовщик там был. Тоже весь голый.
— Вот теперь я тебя совсем не понимаю. Он что, тебе не давал?
— Он ножом соскребал синий порошок с ее тела.
— Интересно. Самому такое пробовать у меня желания нет. В первый раз может и не завести.
— Меня это тревожит.
— Объяснимо. Но скажи мне — удалось тебе к Берт подкатиться?
— Мне было семь.
— Дюймов в длину? Ох, это просто непристойно.
— Да нет же, лет. И это не галлюцинация, Анри, это воспоминание. Про все это я прочно забыл. Я был в той гипсовой шахте в войну, на крыс охотился. Вход с кладбища на Монмартре.
— И там ты точно видел Берт Моризо, но просто голую, но и выкрашенную в синий? М-да, если столкнешься с ней где-нибудь на вернисаже, может выйти неловкость. То есть, она по-прежнему женщина привлекательная, да и художница великолепная, но…
— По-моему, нам нужно в эту каменоломню.
— Может, сперва пообедать? Ты без сознания валялся довольно долго. У нас коньяк весь вышел.
— Почему ты лежишь на полу?
— Из солидарности. И у нас коньяк весь вышел. А это у меня излюбленная поза, когда кончается коньяк.
— Хорошо. Сначала обед. Потом в каменоломню.
— Великолепно! Вперед!
— Ты не можешь встать, да?
— Пол холодит мне щеку. Это довольно приятно моим ощущениям.
— Сначала раздобудем фонарей, поедим, выпьем кофе, и ты примешь ванну. Тогда сможешь?