Сад для вороны
Шрифт:
Но если погодку я физически (с травмами) не трону, потому как — дите же, то наезд от учителя — верх несправедливости — вызвал красные искры перед глазами. Ту, что мелкая… как-то иначе накажу.
Пока акула с меня сползала, в глазах — обычно мертвых — что-то промелькнуло. Удивление? Может быть, такое непривычное проявление чувств во взгляде Шуфэн меня и охладило. Ну, или понимание, что в зале для занятий физкультурой тоже есть камера.
Про звук, ясное дело, можно забыть: звук прыжков, ударов мячей об пол, еще и мы считаем в голос
Но направление полета мяча там точно будет видно. Ой… А ведь физручка могла и не видеть. Она же в центре круга стояла и считала, вертясь то туда, то сюда. На попе… спине глаз нет. Я же, как и прочие дети, всё внимание направляла на мячи и свои конечности. Координация еще далека от идеала, «оно само» еще не скоро начнет получаться. Короче, если учитель от нас как раз отвернулась, то многое проясняется.
Няня Шань уже пробилась сквозь кружок озадаченных малышей. Неслась она, как солдат по полю брани, где свистят снаряды… Когда схема полностью сломалась (два звена выпали) малыши растерялись. Кто-то и дальше постукивал мячами, но большинство перестало. А круглые предметы имеют свойство катиться.
Эх, я почти весь забег пропустила. Миниатюрная китаяночка бежала, смешно размахивая руками, и перепрыгивала на бегу через мячики. К слову, не запыхалась даже. Сюда бы наложить какой-то воодушевляющий саундтрек для большей эпичности, совсем здорово получилось бы. Вот она уже отчаянно жестикулирует, машет руками, при этом говорит совсем негромко. Физручка хмурится.
Я же успокаиваюсь. Вообще-то я не монстр, алчущий крови. Это другая сторона обостренного чувства справедливости. Наследства от Киры Вороновой. Но раз уж наезд на меня — есть результат недопонимания, то можно и отпустить ситуацию.
Альтернатива покою — выплеснуть за раз всю несправедливость и… вылететь из Саншайн. Поднять руку (с мячом или без) на учителя — это совершенно недопустимое поведение. Значит, ждем итога переговоров Шань и этой, как её… Е вроде бы.
Ладно. Будем считать неслучившийся срыв минуткой слабости. И сыграем — актриса я или где? — роль послушной китайской дошкольницы.
— Учитель, — нагрузка с меня сползла, смогла и я подняться с пола. — Простите. Ученица нарушила строй.
Попробуйте после такого ко мне придраться.
— М, — повернулась ко мне Е. — Ответь: почему ты это сделала?
— Мячик, — делаю большие и круглые, как означенный предмет, глаза. — Прыгнул высоко. Испугалась.
Если она вменяемая, и действительно пропустила всё самое драматичное, то примет мое объяснение. Не станет нагнетать. Еще и Шань «дакает» и кивает, как заведенная. Я свой пас «уважение к учителю» подала, теперь ваш черед. Принимать его или нет.
— А как ты это увидела? — задумалась учитель. — Через одну позицию?
— Глазками, — молниеносный ответ.
И ресничками так наивненько: хлоп-хлоп-хлоп.
Е (точно
— Вэйлань, — к этой… кисе учитель Е обращается без крика. — Твой мяч летел сильно. Не так, как я учила. Как так вышло?
— Мячик… — мнется клубничина. — Сам? Случайно?
— А она хороша, — шепчу еле слышно. — Заслуженное место у Сюй среди одаренных детей.
— М?! — грубо мычит Шуфэн. — Мэй. Хвалишь — её?
— Она взяла наше оружие, — шепчу, ярко представляя день лепки пельменей и то, как предлагала отмазывать акулу за мокрое дело. — И отбилась им от атаки.
— Не поняла, — машет головой и чернявыми хвостиками подруга. — Сложно. Сложнее, чем в маминой книге. Она мне перед сном читает.
И вызывает у меня еще одну ассоциацию. С другой героиней истории, где присутствовала танцовщица-китаянка. Но это просто потому, что гномочки и маленькие девочки обладают схожей кавайностью.
А еще охота расспросить Цао о писательской деятельности ее матушки, но у учителя другие планы. Урок еще не кончился, с Шань они вроде бы всё прояснили. Леопардовые: «Сам, случайно», — за чистую монету приняли.
«Лошары-ы-ы!» — хочется мне выть в голос. Вой — как форма истерического смеха, а не от горюшка. Сдерживаюсь.
— Дети, соберите мячи и встаньте в круг, — распоряжается наша… ослица Е (поверить в «Мячик сам»? Серьезно?). — Живее.
— Не важно, — встряхиваюсь я. — Идем. Местами поменяемся.
— А можно? — у Шуфэн отвисает челюсть.
И это, считайте, главная бунтарка Саншайн. Для других учительский авторитет и вовсе неоспорим.
— Пусть попробуют запретить, — пока никто не видит, усмехаюсь.
К Вэйлань я подхожу со спины. Мы с ней почти одного роста. Весной она меня обгоняла, потом я ее догнала и даже немножечко перегнала. Главное, что девонька стоит между мной и глазком камеры.
— Сейчас мы будем играть, — вкрадчиво шепчу я в затылок малышки. — Нормально играть. А если ты еще раз решишь пошалить, я тебе мяч на голову натяну.
Придвигаюсь к ней впритык и втягиваю воздух прямо за ее открытой шеей. Там — у всех, но у девочек особенно сильно — чувствительное место. Когда вот так тянут воздух в себя рядом с шеей, это слегка холодит кожу. И вызывает неприятное ощущение, тревожное такое.
Шея всегда теплая: на компактном участке тела расположено много артерий. Такие мерзлячки, как я-прошлая, могут греть об нее озябшие руки. Главное, не переусердствовать с прикладыванием к шее холодных культяпок.
Кстати, если сделать наоборот: выдохнуть горячим дыханием, ощущение прямо противоположное. Если кто не знал, дарю.