Сад радостей земных
Шрифт:
— Говорят, доктор приезжал, — сказала Клара.
— А тебе-то что? — бросила Нэнси.
Она даже не обернулась, сидела обмякшая, сутулая. На ней была нестираная рубашка Карлтона. Волосы свалялись — сальные, пропыленные после работы в поле и говорила и двигалась она теперь куда медленней прежнего. Клара помнила, какая Нэнси еще недавно была: веселая, как по ночам смеялась и шепталась с Карлтоном на их матрасе, — и жалела ее. Никогда она не завидовала счастью Нэнси, ей казалось — если кто-то счастлив, когда-нибудь это счастье достанется и ей, Кларе. И теперь невнятная речь и недовольное лицо Нэнси пугали Клару, она не понимала, откуда все это. Что случилось?
Мимо
— Зря он с ними водится, тот большой парень его поколотит, — сказала Клара.
Мальчишек уже и след простыл. Они пронеслись между двумя лачугами и на бегу так лупили кулаками в стены, будто хотели их обрушить. Рузвельт тоже куда-то ушел, а куда, Клара не знала. И отец, как всегда после ужина, где-нибудь разговоры разговаривает. Перемыв посуду, Клара обычно находила его в кругу мужчин — они сидели на корточках на земле, и до нее доносились важные, серьезные слова, переполнявшие ее гордостью: «цены», «президент Рузвельт», «Россия». Она не знала, что означают эти слова, но слышать их было приятно — ведь они явно радуют Карлтона, и нередко попозже, возвратясь домой, он вполголоса начинает строить планы на будущий год. Он говорит Нэнси, и Кларе, и всем, кому не лень слушать, что скоро в стране все пойдет по-другому, начнется новая жизнь, вот в следующий раз, когда они будут проезжать через город, он купит газету и все про это прочитает. Нэнси слушана равнодушно, а Клара начинала расспрашивать отца. Ей очень нравилось слово «Россия» — ласковое, шелестящее; может быть, так называется какая-то особенная, дорогая материя на платье или дорогая, вкусная, жирная еда.
На улице опять стало моросить — все затянуло, как туманом, теплым мелким дождичком.
— Тьфу ты пропасть, — с досадой сказала Нэнси, опять завтра будет грязища.
Кларе мало что было видно из окна — оно упиралось в заднюю стенку другой лачуги, и она подошла к Нэнси поглядеть; надо было быть поосторожнее, Нэнси терпеть не могла, если кто становился у нее за спиной. Обитатели лачуги, что напротив, тоже стояли на пороге своего жилища. Они были какие-то чудные, не умели правильно говорить, и никто их не любил. Кларе и Розе не нравилась девчонка из той семьи, их сверстница: говорит чудно, да еще в густых черных волосах у нее всякая дрянь. Нэнси предупредила Клару — если, мол, у тебя заведутся вши, будешь спать на земле под домом. Или хоть в уборной ночуй. Вот почему Клара, Роза и другие ребята прикидывались, будто боятся ребят из той семьи, обходили их стороной и дразнили. И потом, те люди кидали мусор и отбросы прямо на дорожку перед домом, это тоже не по правилам.
— Ишь свиньи, — сказала Нэнси. — Гнать бы их отсюда, у нас тут поселок для белых.
— А они разве черномазые?
— Господи, да черномазых на свете хоть пруд пруди, не одни те негры, у кого черная кожа, — сказала Нэнси и поерзала, словно ей неудобно было сидеть. — Куда отец девался? Скоро ехать пора, а его носит нелегкая по дождю…
Она говорила вяло, с какой-то привычной упрямой злостью. Будто стала забывать, что надо злиться, и теперь поневоле должна сызнова себя растравить. Потом поскребла плечо. Клара смотрела, как под ногтями Нэнси собирается складками и опять растягивается зеленая ткань изношенной отцовой рубахи. Трудно поверить, что у Нэнси скоро будет ребенок: она почти такая же девчонка, как Клара.
— Пойду к Розе, — сказала Клара.
— Черта с два.
— А почему это нельзя?
— Спроси у отца, — сказала Нэнси. — Посуду-то вымыла?
Клара плеснула на тарелки холодной воды из таза. Каждый день, когда они возвращались автобусом с поля, она шла
— Теперь пойду, — сказала Клара.
— Дождь.
— Все равно дома никто не сидит.
— Ну и черт с ними, — протянула Нэнси. — Коли Родуэл с Рузвельтом хотят еще хуже простыть, так им и надо.
Рузвельт несносный, удирает из дому когда вздумается, и вечно он хворый. Всегда хворый, а лежать нипочем не станет. Непременно ему надо со всеми в поле, а когда приедет в поле — не хочет работать, ему бы только играть с мелкотой, будто и сам маленький; а если Карлтон дал ему затрещину, запоминает надолго, как звереныш, — и сам не рад, но уж очень ему страшно.
— Язва, а не мальчишка, и Родуэл не лучше, — сказала вдруг Нэнси. — Говорила я ему, не желаю, чтоб мой ребенок с такими рос. Говорила я ему.
Клару бросило в жар.
— Вот возьму хоть нынче, все брошу и уеду, — продолжала Нэнси. Отпила из бутылки и взболтала остатки, подняв бутылку повыше, чтоб видно было, сколько там еще. — Ему на все плевать, вот в чем беда. Знай толкует про какую-то дурацкую работу, дороги, что ли, прокладывать… да разве он когда строил дороги, а? Мне про это ничего не известно. Всякому выродку охота и дороги строить, и лес валить, черт бы его драл, и еще мало ли чем заниматься. А вот в грязи на коленках ползать никому не охота, такая дерьмовая работа никому не нужна — одним черномазым. Так ему и скажи, слышишь? Скажи, это я так сказала.
— Папка говорил, мы очень даже скоро уедем, — сказала Клара.
Сказала, как старшая младшей. Порой на нее вдруг находит, кажется — она стала большой, разом выросла, даже голова кружится, будто у нее глаза не как у людей и видит она не как все. Другие уставятся себе под ноги и смотрят в землю или же перескакивают взглядом с одного на другое, а у Клары не так. Она хочет видеть все на свете.
— Да уж, слыхали мы эту песню.
— Папка говорит…
— Заладила — папка, папка. Мало ли чего он наговорит, очертенела мне эта трепотня, больше он меня не проведет.
Нэнси допила пиво и швырнула бутылку наземь. Бутылка стукнулась обо что-то твердое и зазвенела, но не разбилась.
Из соседнего домишка выбежала женщина. Она прикрывала голову газетой от дождя.
— Эй, Нэнси, едут! — сказала она. Она была босая и, стоя в жидкой грязи, поджимала пальцы ног. — Уже приехали… вот только что!
— А Карлтон там? — испуганно спросила Нэнси.
— Все мужчины там, будут его защищать.
Женщина тяжело дышала, она была чем-то взволнована.
— Кто приехал? — спросила Клара. — Что случилось?
Нэнси с той женщиной быстро переглянулись, точно заговорщицы. Обеим отчего-то было страшно, но вдруг обе засмеялись. Беспокойным робким смешком — он тотчас оборвался.
— Кто там? Что случилось? — повторила Клара.
Она хотела пройти мимо Нэнси, но та пихнула ее обратно.
— Не твое дело, сиди дома!
— Где папка?
— Известно где, понесла его нелегкая, дурня окаянного! — взвизгнула Нэнси.
— Мой тоже там, кого это ты дурнем обзываешь.
— Никакие они не дурни! — резко сказала женщина.