Сад времени
Шрифт:
– А мы было подумали, что ты сам тут эволюционируешь!
– При этом он оглядел слушателей с апломбом актера, ожидающего аплодисментов.
Несомненно, он был записным остряком группы, но успеха не имел. Реплика его осталась без внимания, а предводитель группы адресовался к Бушу:
– У тебя, похоже, мозги той рептилии, тебя здесь за будь здоров смоет приливом, попомни мои слова!
– Это море мелеет уже миллион лет. Читайте газеты! Когда все отсмеялись, Буш продолжил:
– Может, у вас найдется что-нибудь съестное в обмен на концентраты?
Девушка
– Жаль, что мы не можем вот так запросто сграбастать вашу эволюционирующую рыбину и сварить уху. Никак не привыкну к этой странной штуке - изоляции.
Зубы ее были ровные и крепкие, хотя давно стосковались по пасте и щетке - как, впрочем, и она сама.
– Давно вы здесь?
– поинтересовался Буш.
– Только что из две тысячи девяностого - неделю как тут бродим.
– А я здесь уже года два. Во всяком случае, в настоящем я не бывал два года, а может, с половиной… Послушайте, а вам легко верится в то, что скоро эта рыба-пешеход заляжет в вечную спячку на красный песчаник, и к нашему времени…
– Сейчас мы направляемся в юрский период.
– Предводитель, видимо, из тех, кто слышит только себя и себя касающееся.
– Приходилось тебе там бывать?
– Еще бы. Тамошняя пустыня постепенно превращается в ярмарочную площадь или что-то вроде того.
– Ну, мы-то себе место найдем, а не найдем - так расчистим.
К палаткам группа возвращалась уже в компании Буша. Там выяснилось, что худощавого предводителя с ямочками-рытвинами звали Лэнни, остряка - Питом, а девушку - Энн (она, как считалось, принадлежала Лэнни). Буш представился фамилией и этим ограничился.
Всего в отряде было шесть мужчин, все на мотоциклах, и четыре девушки - они, очевидно, Странствовали по девонийским пустыням на задних сиденьях тех же машин. Все они, кроме разве Энн, были весьма неброски. Публика занялась мотоциклами; один Буш праздно присел в сторонке. Он огляделся, ища Леди-Тень; она исчезла. Возможно, она яснее других поняла причину, в силу которой Буш пристроился к группе.
Единственный из вторженцев, кто показался Бушу хоть сколько-нибудь интересным, был куда старше остальных. Волосы его были что-то уж слишком неестественно черны - очевидно, крашеные. Под длинным носом кривился рот, и выражение его невольно привлекало внимание. Человек этот пока не раскрывал своего примечательного рта, но обозревал Буша спокойно-сосредоточенно.
– Говоришь, уже третий год Странствуешь?
– спросил Лэнни.
– Ты миллионер или как?
– Художник. Живописец и группажист. Я делаю пространственно-кинетические группажи - если вы представляете, что это такое. А официально работаю в Институте Уинлока, куда вскорости и вернусь.
Лэнни хмыкнул и вызывающе сощурился:
– Дудки. Не можешь ты работать в Институте. Я что, не знаю?
– они посылают только статистов, да и тех самое большее - месяцев на восемнадцать. А ты туда же - два с половиною года! Нечего со мной шутковать - говори прямо!
– Я и говорю прямее некуда. Верно, меня послали на восемнадцать месяцев, но я - я просто остался
– М-да. Пустят тебя тогда на шнурки для ботинок - прямо на Стартовой.
– Да ничего подобного! Если хочешь знать, я - один из опытнейших Странников. Мне однажды даже удалось приблизиться к историческим временам, чего пока еще никто не может. Так что меня ценят, а для шнурков полно другого материала.
– Ну, сейчас-то ты к ним не ближе нас, разгуливая по девону. Так я тебе и поверил.
– Да не верь, пожалуйста, кто тебе мешает.
– Буша передергивало от этого переливания из сита в решето, а потому он вздохнул с облегчением, когда Лэнни сердито отвернулся.
В разговор встрял один из «молотков»:
– Весь год работали, как проклятые, на «зелененькие», потом тренировки и все такое; вот прибыли сюда… И надо ж такое - до сих пор не верится, что мы - тут.
– И правильно не верится: практически нас тут нет, в этом измерении и времени. Вселенная - здесь, а мы - нет. В Странствиях Духа еще много такого, до чего пока не дойти своим умом.
– Буш произнес это тоном воспитателя, объясняющего несмышленышу, как держать ложку за обедом. Сам он все еще не стряхнул с себя неловкости, вызванной предыдущим разговором.
– Может, ты нас нарисуешь?
– вставила Энн. Единственная реакция на род его занятий.
Буш заглянул ей в глаза и, как показалось ему, правильно расценил их выражение.
– Если вы будете мне интересны - пожалуйста. Ему было все равно, что ответят. Он разглядывал Энн,
которая отвела взгляд. Ему показалось, что он физически ощущает ее присутствие - здесь ни до чего не дотронешься, это верно; но ведь она была из его времени.
Кто-то все-таки решил ответить на давний вопрос о роде занятий:
– Мы все, кроме Энн и вот Джози, пробавлялись на Бристольской Станции временных исследований. Знаешь такую?
– Угу. Там мой группаж в фойе. Может, помните - при входе, с подвижными лопастями, называется «Траектория Прогресса».
– А, та самая адская штучка!
– Процедив, как сплюнув сквозь зубы, эту рецензию, Лэнни швырнул недокуренную сигарету в море. Она так и лежала на волнах (вернее, над волнами), помигивая, пока не погасла за недостатком кислорода.
– А мне нравится, - ввернул Пит.
– Похоже на пару будильников, которые врезались друг в друга по ночному времени и подают сигнал SOS!
– Он начал было хихикать, но его не поддержали.
– Нечего над собой смеяться - на это есть другие, - резко оборвал его Буш.
– А ты давай, крути педали, - неожиданно возник и рявкнул Лэнни.
– Тоска берет от твоих сахарных речей. Так что тикай, пока ноги на месте.
Буш не спеша поднялся с земли. Не много удовольствия получить взбучку - от кого бы то ни было; а все в этой шайке-лейке, исключая Лэнни, были как на подбор здоровяки.
– Если вам не нравятся мои темы для разговора, могли бы предложить собственные.
– Да ты нам уже вконец мозги сквасил. Один твой «вечно красный песчаник» чего стоит.