Сад земных наслаждений

Миленина Галина

Да, удивительная штука – Его Величество Случай! Если бы Нина тогда не вернулась так рано, никто и никогда не узнал бы про их связь. Они, конечно, сохранили бы свои тайные отношения и не стали бы их афишировать. Оксана не бросила бы институт и вернулась домой с дипломом. А Нина не потеряла бы своего первого ребенка. Кто знал, что она, дурочка, беременна? Правда, знал Саша, но она-то, Оксана, не знала! Ну, может быть, догадывалась, жили ведь в одной комнате. Впрочем, догадки – это не факт. А потом Нина чуть не сошла с ума. Может быть, и сошла. Оксана никогда не узнает об этом. Она в срочном порядке собрала свои вещички и вернулась домой – в объятия Виктора. Тот не скрывал радости, но Оксана пару раз отказала ему в близости, и Виктор сразу сообразил: если хочешь ежедневного наслаждения с любимой женщиной, надо жениться.

Так

любила ли она Виктора? Она не могла даже себе ответить на этот вопрос. А то, что она вытянула счастливый лотерейный билет, – вот это неоспоримый факт! Виктор оказался мужчиной с хваткой бультерьера и, пройдя сквозь бурные годы перестройки, стал крупным преуспевающим бизнесменом, а затем и депутатом Верховной Рады. Следовательно, одним из богатейших граждан страны. Но даже не это главное. Виктор оставался при семье, в то время как все его партнеры по бизнесу и друзья уже переженились по второму и третьему разу. Нельзя сказать, что он был верен Оксане. У него случались увлечения на стороне, и даже весьма серьезные, но семья для него была нерушима и свята. Отношение к единственному сыну, наследнику, – трепетное. Такое отношение можно наблюдать только в еврейских семьях, где ребенок с пеленок чувствует себя уникальным, талантливым и любимым. Терпимое отношение к жене и трепетное к сыну делали этот брак непоколебимым. Оксана понимала, что это не ее заслуга, это просто гены. В семье Виктора царил матриархат: маму уважали и обращались к ней на «вы». Перечить ей никому из детей не приходило и в голову. Семья была основой основ, а дом – действительно крепостью.

Об их доме – разговор отдельный. Это был уже третий дом, в который они только что въехали, и назвать его можно было, без преувеличения, дворцом. Их маленькую семью обслуживала команда из десяти человек. Сюда входили два водителя, повар, две горничные, садовник и охрана.

Оксана, так и не успев толком научиться варить борщи или мыть полы, уже давно позабыла об этом. В сорок лет ее руки, не тронутые физическим трудом, оставались пухлыми и нежными, как у ребенка. А на лице всё чаще появлялось слегка пресыщенно-брезгливое выражение. Жить приходилось всё равно в этой стране. Хотя в последние годы поездки за границу были всё чаще и продолжительней. Зато адаптация и возвращение на родину проходили всё тяжелей и болезненней.

3

Спустя две недели, синяки и отеки под глазами Оксаны исчезли, швы были сняты, и она смогла выходить в люди, правда, в темных солнцезащитных очках. Виктор в это время был в командировке в Штатах и заметить суточное отсутствие жены или какие-либо изменения в ее внешности не мог. Она ждала его в конце месяца и надеялась, что к моменту возвращения мужа ее лицо будет как новое, без признаков оперативного вмешательства.

Оксана с наслаждением пила утренний кофе со сливками, сидя одна в гостиной, когда зазвонил телефон.

«Кто бы это мог быть?» – вяло, без любопытства подумала она. Последнее время домашним почти никто не пользуется. О существовании такого телефона все как будто бы договорились позабыть.

Она не спешила бежать к аппарату, она вообще уже не помнила, когда в последний раз куда-нибудь спешила. Жизнь была ровной, размеренной, распланированной, стабильной и, следует отметить, очень скучной. Исключением были дни, проведенные с подругами на отдыхе, за границей. Вот тогда она преображалась, и узнать ее было невозможно. Непонятно откуда бралась энергия! Она, забывая о своих далеко не юных годах и тучном теле, могла танцевать на дискотеках до самого утра и тут же выходить на яхте в море, весь день плавать, загорать, пить виски, а вечером – снова на дискотеку. Там, в Анталии, она была совершенно другой. Подруги смотрели на нее и не узнавали. Привыкнув видеть ее дома аморфной, медлительной и зачастую апатичной, будто она и не жила, а лишь со стороны наблюдала, как проходит жизнь, они поражались этой перемене в Оксане, едва пересекалась граница. Казалось, кто-то невидимый вставлял в нее батарейки, заменял в ее мозговом компьютере программу, и она становилась абсолютно другой. Оксана мгновенно забывала о своем возрасте и вспоминала о существовании мужа и сына только в те минуты, когда они ей звонили.

Телефон продолжал звонить, и Оксана с раздражением крикнула:

– Кто нибудь, может взять трубку?

Ей не

хотелось вставать, она знала, что звонок предназначается не ей. «Наверное, дети звонят обслуге. Пора это безобразие прекратить! Ведь предупреждала же, когда брала на работу, чтобы не давали телефон своим родственникам. Неужели это так трудно понять? И когда у нашего народа поменяется менталитет? Пришли на работу в порядочный дом, почти весь день находятся в такой красоте, среди блистающей роскоши, с которой то и пыль вытирается легко, и не ценят своей удачи, – всё больше распаляясь, думала Оксана. – Как этим тупоголовым еще объяснять, чтобы дошло до их мозгов, что дом, в котором я живу, – это мой дом, а не контора, в которой они временно работают!»

Наконец телефон заткнулся, однако настроение уже было испорчено. Она встала с решительным и грозным видом, намереваясь сделать последнее предупреждение бестолковой горничной, за которым последует увольнение, если такой звонок повторится хоть раз. И увидела, как та, подобострастно изогнувшись, уже бежит навстречу с трубкой в руках.

– Оксана Владимировна, это вас к телефону. Приятный мужской баритон.

– Что?!

Только что смягчившаяся Оксана мгновенно побагровела от нового приступа гнева: «Да как она, дура, смеет комментировать! Приятный баритон! Да что она себе позволяет!»

Но сказать ничего не успела. Горничная уже сунула ей в руки трубку и, бесшумно развернувшись в своих тряпичных розовых тапочках на гладко отшлифованном мраморном полу, исчезла за изгибом интерьера.

– Алло, – сказала Оксана трубке и вернулась за свой столик, к недопитому кофе.

После первых слов обладателя приятного баритона ее сначала бросило в жар, а затем – резко в холод. Рука, державшая трубку, мгновенно стала влажной, тело задрожало мелкой противной дрожью. И стало так гадко, будто в руку ей вложили не трубку, а холодную, мерзкую лягушку. Оксана почувствовала, что во рту пересохло, и ей внезапно захотелось выпить не кофе, а стакан доброго виски.

– Я подумаю, – только два слова сумела ответить Оксана обладателю приятного баритона, с трудом разжав побелевшие губы.

И телефон стал издавать короткие гудки.

Она не помнит, сколько времени находилась в состоянии оцепенения. Страх сковал ее тело и душу. Весь мир вдруг покрылся коркой льда. Лед был всюду – и в доме, и на дышащей зноем улице. Казалось, что-то страшное обрушилось на ее несчастную голову, и весь мир изменился вокруг. Она не могла осознать, что ее тайна известна, возможно, только одному постороннему человеку. Или двум. Ей уже представлялось, что о ней знает весь мир. И этот мир мгновенно стал враждебным Оксане.

«Что делать?» – только один вопрос сверлил, ввинчивался в мозг. Но ответа не приходило. Сумму, которую хотел получить обладатель приятного баритона, нельзя было назвать такой уж астрономической. Для Оксаны это была не сумма. Она понимала главное: это только начало. Денег давать нельзя: дашь один раз – будешь давать всю оставшуюся жизнь. Это надо прекратить сразу, пресечь попытку шантажа на корню. Но как он мог узнать о подробностях, о которых вообще никто не знает?

«Так, спокойно! – попыталась привести мысли в порядок Оксана. – Если за мной следили отдельно взятые аферисты, это еще не так страшно. А если их нанимал Виктор, это конец. Конец всей жизни. Он меня не убьет, нет. Я знаю, что он сделает. Убивать ему нельзя, ему вообще нельзя сейчас замараться. Он просто закроет меня в психушке, в провинциальном городке, на меня наденут смирительную рубашку и напичкают транквилизаторами, я не буду знать даже, как меня зовут. Да, я помню, как он советовал своему товарищу расправиться с оппонентом. Но прошел целый год! Не мог этот филер молчать год, – наконец в ее мозгу наступило прояснение. – Он сказал, что всю информацию обо мне может продать либо мне, либо мужу. А если задумал продать ее нам обоим? Или тому, кто даст больше? Что же делать? Господи! Помоги! Да, Господь отвернулся от меня, если допустил такое. Но где выход? К кому обратиться за помощью? Кроме Софьи, никто не мог знать подробности такого рода. Может, это она? Но зачем это ей? Деньги у нее есть, муж – олигарх, любовников – куча. Тогда где мотив? Зависть? Суки! Они все мне завидуют! Нет, не может быть, это не Софья. Но с ней в любом случае надо посоветоваться. Это единственный посвященный человек, который находился тогда в непосредственной близости».