САДОК ДЛЯ РЕПТИЛИЙ Часть I (Двухтомник англо-американской фантастики)
Шрифт:
Их приподняло с мест так, словно они были абсолютно беспомощны, и прижало к парапету. Громадное скопище народа двигалось вниз, к морю, и вскоре уже весь пятимильный склон заполняли фигуры стоящих людей. Никто не разговаривал, и на всех лицах застыло одинаковое выражение озабоченной углубленности в себя, какое бывает у людей, когда они уходят со стадиона. Позади них, в увеселительном парке медленно вертелось колесо, но его гондолы были пусты. Пелам оглянулся на опустевшую площадку для развлечений в
Он быстро помог Милдред перелезть через парапет и спрыгнул на песок, надеясь выбраться на набережную. Но стоило им завернуть за угол, как напиравшая вниз толпа подхватила их и понесла назад через брошенные на песке транзисторы.
По-прежнему держась вместе, они, когда немного спал напор давившей сзади толпы, смогли нащупать землю под ногами. Вновь обретя равновесие, Пелам продолжал:
— …Шеррингтон считает, что кроманьонец доходил от страха до безумия, вроде гадаринских свиней, — большинство их захоронений обнаружено на берегах озер. Рефлекс может оказаться слишком сильным, — он прервал свою речь.
Гул внезапно утих, и громадное скопище, запрудившее теперь пляж до последнего дюйма, безмолвно стояло, обратив лицо к морю. Пелам тоже повернулся к морю, где туманное марево теперь уже всего в пятидесяти футах от берега огромными клубами надвигалось на них. Слегка склонив головы набок, передовая линия толпы безучастно взирала на высоко вздымавшиеся валы. От поверхности воды шло яркое, огромного накала, пульсирующее, призрачное сияние, по сравнению с которым воздух на пляже казался серым, отчего неподвижные фигуры людей напоминали ряды надгробий.
Наискось от Пелама, ярдах в двадцати, стоял впереди них высокий человек со спокойным, задумчивым выражением лица — борода и высокие виски безошибочно указывали, кто он такой.
— Шеррингтон! — закричал было Пелам. Он невольно посмотрел при этом на небо и почувствовал, как светящаяся точка обожгла ему сетчатку.
На увеселительной площадке в пустом воздухе кружила позади них музыка.
Потом, в каком-то внезапном порыве все, кто находился на пляже, двинулись в воду.
Роберт Шекли
ТЕЛО
Когда профессор Майер открыл глаза, он увидел напряженно склонившихся над ним троих молодых людей, которые провели операцию. Его сразу поразило то, что они были слишком молоды для такой операции, как эта. Молоды и непочтительны, с железными нервами и стальными пальцами, и к тому же бессердечны. Они обладали обширными техническими знаниями, и только. Скорее, это были автоматы, а не люди.
Его настолько захватили эти послеанестезионные размышления, что он не сразу понял, что операция
— Как вы себя чувствуете?
— Вы нас слышите?
— Вы можете говорить? Если нет, то кивните головой.
Они нетерпеливо всматривались в своего пациента.
Профессор Майер глотнул, пробуя свое новое небо, язык и горло. Затем сказал хриплым голосом:
— Я думаю… Мне кажется…
— Все в порядке! — заорал Кэссиди.
— Фельдман! Проснись!
Фельдман вскочил со стоящей поблизости койки и стал искать очки.
— Он уже пришел в себя? Он говорит?
— Да, говорит! Говорит, как ангел! Наконец-то мы добились своего!
Фельдман нащупал свои очки и бросился к операционному столу.
— Скажите что-нибудь, сэр! Что-нибудь!
— Я… я…
— О, боже, — пробормотал Фельдман, — я, кажется, упаду в обморок.
Все трое захохотали. Они окружили Фельдмана и стали хлопать его по спине. Фельдман засмеялся тоже, но вскоре поперхнулся и закашлялся.
— Где Кент? — заорал Кэссиди. — Он должен быть здесь! Он держал свой чертов осциллограф на отметке целых десять часов! Такой устойчивости я еще не видел. Куда же он провалился?
Кент ворвался в комнату с двумя бумажными пакетами в руках и с половиной сандвича во рту. Чуть не подавившись, он закричал:
— Он говорит? Что он сказал?
За спиной Кента нарастал гул голосов. Белая толпа корреспондентов устремилась к дверям.
— Убрать их отсюда! — взвизгнул Фельдман. — Никаких интервью сегодня! Где полицейский?
Через толпу пробился полицейский и загородил собою дверь.
— Вы слышали, что говорят доктора, ребята?
— Но это несправедливо! Этот Майер принадлежит всему миру!
— Что он сказал, когда очнулся?
— Его действительно превратили в собаку?
— Какой породы?
— Он может вилять хвостом?
— Он сказал, что чувствует себя хорошо, — отвечал полицейский, сдерживая натиск, — расходитесь, ребята!
Под руку полицейского нырнул фотограф. Он взглянул на профессора Майера, лежавшего на операционном столе, ахнул: «Господи» — и поднял фотоаппарат.
— Посмотри-ка сюда, приятель!
Кент заслонил рукой объектив. Фотолампа вспыхнула.
— Ты зачем это сделал? — разъярился фотограф.
— Теперь у тебя есть фотография моей ладони, — сказал Кент насмешливо, — увеличь ее и повесь в музей совершенного искусства. А теперь убирайся, пока тебе не намяли бока.
— Ну, давайте, ребята, — говорил полицейский, выпроваживая посетителей. Он обернулся, взглянул на профессора Майера и пробормотал: «Провалиться мне, но этого не может быть!»
Дверь за ним немедленно закрылась.
— А теперь выпьем! — крикнул Кэссиди.
— Отметим!