Сады Луны (др. перевод)
Шрифт:
Крокус любил этот праздник. В прошлые годы он без устали сновал в полуночной толпе гуляк, облегчая их карманы и наполняя свои. Праздник заставлял на время забыть о войне, которую Малазанская империя вела на севере Генабакиса. Дядя Мамот всегда улыбался и говорил, что смена времен года напоминает людям о вечных ценностях.
– Подумай, Крокус, – говорил он племяннику, – сколь жалки все эти потуги короткоживущих и близоруких людишек в сравнении с Великим круговоротом Жизни! Никакие потрясения, никакие войны не запятнают его величия.
Сейчас Шалунишке вдруг вспомнились дядины слова. Он считал
Празднество в честь богини весны Геддероны – не повод забывать об угрозе, нависшей над Даруджистаном. Если и дальше делать вид, будто никакой угрозы нет, малазанцы явятся сюда с такой же неизбежностью, с какой весна сменяет зиму. Их мечи разом прекратят все праздники. От дяди Мамота Крокус знал, что после захвата малазанцами других генабакийских городов жизнь там сделалась унылой и однообразной.
Крокус подошел к своему дому, кивнул старухе, которая сидела на крыльце, посасывая трубку, и толкнул дверь. Коридор был пуст – ребятня носилась по улицам. Тишина действовала успокаивающе. Все вокруг было привычным и знакомым.
Скрипя ступенями, Шалунишка поднялся на второй этаж. Перед дверью в дядино жилище парила его крылатая ручная обезьянка, безуспешно пытавшаяся совладать с дверной ручкой. На Крокуса она даже не взглянула. Парень отпихнул назойливое животное в сторону и открыл дверь.
– Опять набедокурила, Моби? – спросил он обезьянку, пропуская ее внутрь.
Крылатое существо молча вцепилось ему в волосы и замерло.
Дядя Мамот был занят приготовлением травяного чая. Не оборачиваясь к племяннику, он спросил:
– Чаю желаешь, Крокус? Что же касается надоедливой особы, которая восседает у тебя на голове, я уже по горло сыт ее проделками.
Обезьянка фыркнула и перепорхнула на дядин письменный стол, где и распласталась, скинув вниз несколько листов пергамента.
Держа в руках поднос с чаем и чашками, Мамот подошел к Крокусу. Водянистые старческие глаза скользнули по лицу Шалунишки.
– Мальчик мой, да ты, похоже, устал.
Из двух стульев Крокус выбрал менее драный и сел.
– Устал, дядя. И настроение паршивое.
– Тогда тем более тебе надо выпить чаю. Мой чай творит чудеса.
– Кто его знает, – не поднимая головы, пробубнил Крокус.
Мамот опустил поднос на столик, затем тоже сел.
– Меня не особо тревожит нравственная сторона избранного тобою ремесла, ибо я с сомнением отношусь к любым правам, включая и право собственности. Я всегда считал, что даже привилегии не освобождают человека от ответственности. Привилегия собственности требует от владельца оберегать все то, чем он владеет. Единственная моя забота – это неизбежный риск, которому ты подвергаешься.
Мамот наклонился, взял фарфоровый чайник и разлил душистый напиток по чашкам.
– Пойми, мой мальчик, вору непозволительно быть рассеянным. Любая отвлекающая мелочь может оказаться роковой.
– Скажи, а о чем ты писал все эти годы? – вдруг спросил Крокус, указывая на письменный
Удивленный Мамот так и не донес чашку до рта.
– Никак в тебе проснулся настоящий интерес к учебе? Неужели я дождался этой минуты? Я же всегда считал тебя смышленым мальчиком. И пусть я лишь смиренный ученый чудак, мое слово откроет перед тобой многие двери Даруджистана. Представь, ты бы даже мог попасть в Городской совет, если тебя занимает это поприще. Думаю, ты уже понял необходимость учебы, когда постигал воровское ремесло. Как видишь, какую стезю ты бы ни избрал, везде приходится учиться.
У Крокуса лукаво блеснули глаза.
– А сколько времени мне понадобится, чтобы попасть в круги знати?
– Все зависит от степени твоего усердия, – ответил Мамот.
– Понимаю, – рассеянно произнес Крокус, перед мысленным взором которого всплыла спальня младшей дочери сановника Дарле.
Мамот подул на горячий чай.
– Если ты целиком посвятишь себя учебе… и при твоей юношеской прыти… наверное, год. Может, больше. Возможно, правда, что и меньше. К чему тебе торопиться?
– Да, наверное, из-за юношеской прыти. Но ты так не ответил на мой вопрос. Что ты пишешь?
– А-а, – протянул Мамот.
Бросив взгляд на стол, он увидел свою крылатую проказницу пьющей чернила из открытой чернильницы.
– Все эти годы я пишу историю Даруджистана. Недавно начал пятый том. Он открывается правлением Эктальма, предпоследнего из тиранов.
– Кого-кого? – заморгал Крокус.
Улыбаясь, Мамот отхлебнул чай.
– Этот правитель захватил Летасту. Затем правила его дочь Санденая. Ее правление повлекло за собой Возмущение времен, которым и кончилась эпоха тиранов.
– Хорошо, что кончилась.
– Если ты серьезно намерен учиться, Крокус, изучение истории Даруджистана тебе придется начать не с пятого тома, а с самого начала.
Племянник кивнул.
– Как же! Своим рождением Даруджистан обязан слухам.
Испив чернил, Моби закашлялась и жалобно запищала. Мамот сердито зыркнул на нее, потом вновь повернулся к племяннику.
– Да, мальчик мой. Своим рождением Даруджистан обязан слухам. Кстати, когда ты слышал эту фразу? И от кого?
– Слышал на днях, – беспечно ответил Крокус. – Вот от кого – хоть убей не припомню.
Он прекрасно помнил, кто ее произнес. То был ассасин Раллик Ном.
– А ты знаешь ее смысл?
Крокус замотал головой. Мамот откинулся на спинку стула.
– Ты пей чай, а я буду рассказывать… В незапамятные времена, отстоящие от нас на тысячелетия, три расы боролись между собой за владычество над миром. Они были похожи на людей, но не являлись людьми в нашем понимании этого слова. Первыми из борьбы вышли форкрулии, или, как их еще называют, круссалии. Причиной была вовсе не их слабость. Им просто… наскучило биться за господство. Зато двое других рас продолжали ожесточенно сражаться. И вот одна из рас оказалась побежденной. Причиной их поражения стала разобщенность: племена воевали не столько против общего врага, сколько друг с другом. Эту расу называли джагатами, а позже джагами или шурлями. Кстати, джагаты полностью не исчезли с лица земли. Говорят, остатки их расы сохранились до наших дней, но, к счастью, не на нашем континенте.