Сады проклятых. Путь души
Шрифт:
– Нет, малыш, я не бросала тебя, – очень хотелось обнять и прижать его к себе, успокоить, но какая-то, пробивающаяся из подсознания мысль не позволяла так поступить. И я просто уселась напротив, в мокрую от росы траву. – Не бросала. Но не могла не уйти. Я должна… мы должны знать, что с ними случилось. Знать, почему нас… бросили.
– Ты тоже не вернёшься. Отсюда никто не возвращается…
– Глупости! Статистика вернувшихся достаточна высока.
– Может быть. Но ты – не вернёшься!
– Почему? – спросила я, внутренне похолодев от такого предсказания. – Почему я не вернусь?
– Потому что никого, кроме себя не любишь, и никогда не любила!
– Степан Никанорыч в больнице? – мало сказать, что я удивилась: профессор хоть и старик, но патологически здоровый старик. – Что с ним?
– Сердце. Сердечный приступ – и это ты виновата. Ты никого не любишь, поэтому ничто и не связывает с нашим миром – ты не вернёшься.
Сказав это, мальчик встал, я осталась сидеть. Несколько секунд помолчав, вновь заговорил срывающимся, то ли от злости, то ли от слёз, голосом:
– И мы тебя тоже не любим… Я тебя не люблю. И не возвращайся!
Выкрикнув это, развернулся и бросился вниз по склону – только роса брызнула в разные стороны, оббитая с высоких стеблей. Секунду ошеломлённо смотрела ему вслед, прежде чем сообразила, куда он бежит. К Бедному Йорику, как окрестила сланцевую гору. А, сообразив это, бросилась следом:
– Никита, стой! Стой, туда нельзя! – вдруг стало совершенно неважно: в самом деле это мой брат или же всего лишь сновидение – в этой горе крылось что-то нехорошее, к ней нельзя приближаться. – Подожди!
Но мальчик уже пересёк дорогу, и спускался всё ниже – словно ничего не слышал. Когда, оскальзываясь в росистой траве, добралась до дороги – узкого асфальтированного «водораздела», его уже не было видно.
Какой странный, какой реальный сон – я ведь точно знаю, что мой брат не может сейчас здесь быть, и значит – сплю. Во сне не может произойти ничего плохого: ни с ним, ни со мной, но я всё равно за него боюсь. Как боюсь и этой чёртовой сланцевой горы, но всё равно пойду за братом, за Никиткой. Может, это его сон, а не мой.
Преодолевая страх, внутреннее сопротивление – что уже однажды панически гнало прочь от Бедного Йорика, ступила в траву по ту сторону дороги. И налетевший ветер – сильный, тёплый – внезапным порывом сбил с ног.
Так бывает только во сне: мгновенная смена декораций, действующих лиц… прыжок из кошмара в хороший сон. Или наоборот.
Свечение луны изменило спектр, гнилостно-зелёный, густой – почти физически ощутимый свет стал лёгким и прозрачным – как вода в горном ручье. Луна перестала напоминать головку плесневелого сыра: оставшись огромной, на полнебосвода, оделась голубовато-желтой дымной кисеей. И в красках было что-то от рассветного неба – когда солнце вот-вот готово вынырнуть из-за горизонта; и глубокой, высокой осенней синевы. Вокруг посветлело – в траве засеребрилась роса, лес из мрачно-чёрного, стал тёмно-зелёным, и только сланец скалы так и остался мертвенно-бледным, внушающим тревожное, почти мистическое чувство опасности. Но, как и бывает во снах – она уже была рядом, мгновенно реализовавшись из опасений во вполне материальную угрозу.
Огромный, в холке – наверное, метра два, не меньше, передо мной стоял белый волк. Похоже, это его длинную мягкую шерсть я приняла за порыв ветра, сбивший с ног. И стоял он между мной и… ну иначе, как Золотым Полозом я бы это существо не назвала.
Длину, из-за высокой травы, угадать не удавалось, а вот толщина – наверно, и самый длиннорукий человек обхватить не сможет. Облитое молочно-желтой, с золотистой
Сон. Это всё-таки сон – в реальности так быть не может. Только во сне твоё сознание – как воздушный шарик – может сдавить, смять чужая воля, холодной, костистой рукой. И только во сне этому можно противостоять, используя всё, что в тебе есть: всю скопившуюся за жизнь ярость и злость. Всё, что даёт силы жить: воспоминания о любимых людях и стремление увидеть их вновь.
Золотой Полоз вздрогнул, расширились зрачки, и в тот же миг прыгнул белый волк. Прыгнул так, словно закон гравитации был лишним в этом мире – на все двенадцать метров. Клацнули клыки, раздалось глухое ворчание: повалив змеиную тушу в траву, впился зубами – чешуя не устояла перед клыками.
Я бежала, уже задыхаясь от бега в гору, но всё ещё слыша звуки возни и глухие удары о землю. Бежала от места схватки белого волка и Золотого Полоза – клацанья клыков, кровожадного рыка и вспенившегося кольцами гада, пытающегося захватить ими противника. Бежала, не разбирая дороги и направлений, и всё ещё чувствуя внутреннюю дрожь – холодную, колючую, сотрясающую не столько сердце, сколько душу. Я сорвалась с места, едва лишь ощутив, что вновь хозяйка своего тела и сознания – когда отпустило болезненное оцепенение, исчезла чужая рука – чужая воля, властно сталкивающая сознание в чёрную бездну, откуда уже не выбраться.
Реальность это, сон или же кошмар – всё равно хотела быть как можно дальше от этого места, от странных существ, явно вступивших в бой из-за меня. Не хочу выяснять, для кого из них я – добыча. Не хочу, потому что вполне возможно, что для обоих.
Трава стегала по босым ногам, я часто оскальзывалась и падала, но даже и мысли не возникло вернуться за палаткой, рюкзаком и обувью. Во сне имуществом не так дорожишь, ну а если это не сон – то жизнь дороже…
Луна давно исчезла за горизонтом, и пустынное, посеревшее небо осветили первые розовато-оранжевые отблески восходящего солнца. Стоя на самом краю, на обрыве скалы, чувствуя, как от усталости дрожат ноги, я смотрела вниз, на равнину. Ровные, как по линейке высаженные, ряды деревьев простирались насколько хватало человеческого зрения. Наверное, это и есть те самые Сады Проклятых, о которых твердят безумцы.
Кусты и деревья за спиной слабо шелестели, приветствуя начало нового дня: я не знала, где нахожусь, и как теперь добраться до дороги. Единственное, что оставалось – идти на восток, и надеяться, что рано или поздно мне всё же удастся добраться до точки выхода.
Белый Волк. Те, кто дорог
Белый волк бежал, временами поджимая переднюю лапу – в последний миг подставился: хорошо хоть, Владыка зацепил её самым краешком хвоста – ушиб, а не сломал. Но всё равно это причиняло боль и определённые неудобства: он должен догнать прошедшую, а на возвращение к Чёрной скале уйдёт слишком много времени. Он не имеет права терять это время. Но и догнать, хромый, не сможет. Вот ведь… дилемма. Последнее слово проговорил про себя как ругательство и с некоторым трудом, не совсем понимая, что оно значит. А девчонка-то прыткая…