Сады проклятых. Путь души
Шрифт:
Он попытался подняться, но лапы в очередной раз подогнулись, и Белый Волк с почти человеческим стоном вновь повалился на землю. Тех крох Силы, что теперь доставались ему, явно не хватало. Проклятый Змей.
Сжав челюсти, он заложил уши и глухо, низко заворчал. Золотой Полоз не слышал этого рыка – пока он был не всесилен, иначе бы вернулся и добил противника. Как бы ни был сейчас Белый Волк слаб и беспомощен – этот рык был клятвой, тихой и беспощадной клятвой, обещающей одному из них смерть.
Едва стихли грозные горловые раскаты, Белый волк ощутил тёплое мягкое касание, задрал морду и улыбнулся – чёрный монолит падал, превращаясь в полог, покрывало, окутавшее его от кончиков когтей и до кончика
Через некоторое время Белый Волк упруго вскочил, по длинной мягкой шерсти гуляли тёмные отсветы – то появляясь, то исчезая. Лучше так. Когда наступают последние дни, лучше им быть вместе. В жизни и смерти, в слабости и Силе. Вместе.
Был полдень, и Белый волк упруго бежал на закат, чуя запах прошедшей и след Золотого Полоза. Он бежал, не думая и не загадывая, что его ждёт, что ждёт эту девушку, непонятно зачем явившуюся сюда, нарушившую хрупкое равновесие, в котором застыл покалеченный Мир. Покалеченный не только физически, но и духовно – иначе его Бог не превратился бы в Демона. Он стремился вперёд, не задумываясь, каким образом в одном теле могут уместиться два сознания, и почему его упругий, лёгкий шаг оставляет в земле глубокие вмятины. Он боялся опоздать, опоздать предотвратить последние дни.
Фёдор. За гранью бытия
Фёдор сидел под скалой, уступ которой образовывал небольшой навес, под которым почти не было снега. Ниша не защищала от ледяного ветра, но юноша, казалось, не замечал его. Не смотря на то, что одет был явно не по погоде – в костюм из камуфляжной ткани, отобранной у охранника больницы… нет, скорее специализированного медучреждения, где Фёдор очнулся больше недели назад. Вспомнив своё пробуждение, он вздрогнул – словно мог, действительно мог замёрзнуть под порывами ветра, несущего ледяные крупинки.
Открыв глаза, увидел просторную палату, в центре которой стояла единственная кровать. Насколько Фёдор был сведущ в подобных разработках, сама кровать была напичкана датчиками, но и вокруг стояли аппараты, от которых к нему тянулись провода, с датчиками и иглами. И почти сразу, как только он очнулся, дверь в палату открылась – вошел мужчина в белом халате, двое охранников остановились у двери.
Его можно было бы принять за врача, если бы не профессионально цепкий и настороженный взгляд холодных серых глаз, если бы не выправка и походка. Впрочем, он был врачом, давшим не только клятву Гиппократа, но и присягнув Родине. И холодный блеск глаз, очевидно, был вызван регулярными этическими конфликтами между двумя клятвами. Душу-то пополам не разделишь, как и совесть.
Посетитель не успел дойти до кровати, не успел поздороваться – Фёдор моргнул и взвыл какой-то датчик: охранники выхватили оружие, мгновенно оказавшись у постели «больного», взяв его на прицел. Но юноша лежал неподвижно, упёршись остановившимся взглядом в человека в белом. Он не видел его заинтересованного взгляда, изменившегося выражения лица, белого халата и напрягшейся спины. Перед ним стоял абрис человеческой фигуры, в которой была заключена сложнейшая молекулярная структура, перекрываемая какой-то волокнистой схемой. И, полускрытые светящимися зеленоватыми волокнами, мерцали нежно-желтым светом огни, протянувшиеся неровной цепочкой от солнечного сплетения до центра лба. Они – то вспыхивали ярче, то притухали – словно угли в костре покрывшиеся пеплом.
Переведя взгляд на охранников, Фёдор убедился, что их тела выглядят подобным же образом. Только в одном почти не была заметна эта сверкающая цепочка, которую он выделил как основополагающую, а у второго горела ярко, перекрывая своим светом всю остальную структуру.
Неосознанно он потянулся к теплу этих огней, беззвучно – словно к далёким и недосягаемым звёздам, воззвал к ним, и свет стал ярче. А напарник
Прошло несколько дней, прежде чем Фёдор разобрался в том, что происходит, и почему это происходит с ним. За это время военные – а Доро не сомневался, что попал в руки военизированного госучреждения – успели взять анализы и образцы тканей юноши, провести несколько, весьма болезненных, опытов. И всё это время его держали в полубессознательном состоянии, опасаясь воздействия на окружающих. Но и тех кратких всплесков сознания, которые успевал урвать юноша в промежутках между окончанием и началом действия снотворного, хватило, что бы сорвать завесу таинственности, секретности с данного учреждения. Из штата медучреждения стали увольнять охранников и медперсонал, с наспех сформулированным психологами диагнозом «комплекса Робин Гуда». Это когда в человеке просыпается всё самое лучшее и благородное, и он начинает поступать неадекватно – вопреки приказам начальства, наперекор личной выгоде и корысти. В общем, ведёт себя как психически и социально неустойчивая, неадаптированная к действительности личность.
Сотрудники, в первый день – два, работавшие с Фёдором, и заболевшие заразным «комплексом Робин Гуда», понесли инфекцию дальше. Уволенные, в сотый раз давшие подписку о неразглашении, предупреждённые о всевозможных штрафных и карательных санкциях, люди обращались в СМИ, говорили с близкими, с соседями, просто с встреченными на улице незнакомыми прохожими.
И это была катастрофа. Руководство «больницы» просто не учло глубины «комплекса Робин Гуда», не учло, что проснувшаяся совесть, благородство души не позволят людям промолчать. Не из злости или мести – из чувства справедливости. Не подумав о последствиях, выпустили на улицу десятка два Донкихотов, забыв спрятать в кусты свой драконий хвост. Спустя сутки они горько пожалели о непредусмотрительности, о том, что не изучили более внимательно действие этой заразы на психику заболевшего человека.
Но было поздно: под окнами собралась акция протеста, которая ширилась и росла снежным комом, телеобъективы заглядывали в окна, телефоны раскалились от непрекращающихся звонков и разговоров.
Доро лежал в «своей» палате совершенно неподвижно. Оглушающую тишину не нарушал ни один посторонний звук. Датчики регистрировали, что сознание юноши находиться в фазе глубокого сна. Тем не менее, он был в сознании и бодрствовал. Ему не мешали ни собственные сомкнутые веки, ни толща стен, что бы видеть пламя, пылающее перед зданием «больницы». Он грелся в потоках пламени, в пожаре справедливости разожженным им в сердцах этих людей. Грелся, набирался сил, и думал, что же делать дальше.
В том, что так просто, только из-за протестующих, его отсюда не выпустят – не было ни капельки сомнения. Службы безопасности слишком переполошились из-за происшествия в горных отрогах, и его влияние на людей только подтвердили опасения этих параноиков. На что ещё он способен, не знал никто, он сам – в том числе. Впрочем, этот вопрос его не очень занимал, как и тот, откуда у него взялись подобные способности. Единственное, что его беспокоило и мучило, это то, как выбраться отсюда и найти Мифу.