Сафари в Ла-Пасе
Шрифт:
В монастырских коридорах стояла прохлада и тишина. Лукресия шагала, ни на миллиметр не отпуская своей заложницы. Стушевавшись, монашек пропустил их в просторную комнату, окнами выходившую на внешний сад обители.
– Отец Маски сейчас вас примет, – елейно улыбнувшись, проблеял он и неслышно заскользил по каменным плитам.
Лукресия подтолкнула донью Искиердо вперед.
Отец Маски увидал сначала только женщин и в душе решил, что деликатная донья Искиердо привела
Рисковать в таком деле было нельзя.
– Кто вы такие? – спросил он.
Малко ответил по-немецки:
– Друзья Клауса Хейнкеля.
Маски вздрогнул: для него Клауса Хейнкеля не существовало, был только Клаус Мюллер.
Американец был человеком решительным. Одним прыжком он достиг сейфа, захлопнул его и быстрым движением пальца смешал код. Главное было сделано: теперь даже специалисту понадобилось бы несколько часов, чтобы открыть дверь тайника.
Обернувшись, святой отец схватил приготовленный для доньи Искиердо конверт и прижал его к груди.
– Что вам угодно? – громко спросил он. – Кто вы?
Нервы у доньи Искиердо не выдержали, и она разрыдалась. Оставив ее, Лукресия наставила на отца Маски пистолет, которым только что угрожала Монике. Малко тоже извлек одолженный у Лукресии огромный кольт 45-го калибра. Он горько сожалел, что не взял своего миниатюрного пистолета, который при большой эффективности производил значительно меньше шума.
Отец Маски презрительно усмехнулся:
– Вы, как я вижу, бандиты. Ну что ж, чтобы забрать этот конверт, вам понадобится меня убить.
Малко выступил вперед:
– Мы не грабители, и эти деньги нам не нужны. Нас интересуют документы. Вы знаете, что тот, кому они принадлежат – военный преступник.
Маски мотнул головой:
– Единственное, что я знаю, так это то, что вы наставили на меня пистолеты и что вы – бандиты. Если хотите доказать обратное, выйдите отсюда, а я – так и быть! – забуду эту вашу постыдную попытку меня запугать.
Малко едва сдержался от страстного желания взбить длинную белую бороду «падре».
– Ваш монастырь, – произнес он, – знаменит тем, что в нем в последнее время нашло приют немалое количество самых злостных военных преступников. Вам бы следовало быть скромнее. Давайте сюда бумаги, иначе применим силу.
– Силу!?
Борода отца Маски ощетинилась, как шерсть на разъяренном коте. Он схватил с письменного стола нож для бумаги и наставил его на Малко.
– Ну! Применяйте силу! – взревел он.
Донья Моника неожиданно очнулась.
– Не давайте! Не давайте им документов! – заголосила она. – Это еврейские агенты. Они уже совершили нападение на дона Федерико.
– Не бойтесь! – ответствовал святой отец. – Господь с нами!
И тут же заорал во всю глотку:
– Караул! На помощь!
Довольный собой, он взглянул на Малко и Лукресию.
– С минуты на минуту явится полиция и вас арестуют, – нравоучительным тоном продолжал он. – И вы увидите, что боливийские тюрьмы – это вовсе не смешно.
Малко подошел и сделал попытку отобрать конверт. Нож для бумаги скользнул по его лицу.
– Изыди, сатана, коммунист! – завопил святой отец.
Левые экстремисты уже подкладывали бомбу в его автомобиль, и его преподобие свято возненавидел все, что отдавало коммунистами.
Малко заколебался. Времени было в обрез. Своим криком Маски сейчас всех переполошит и придется бежать. Ничего хорошего от людей майора Гомеса ожидать не приходилось.
Он направил кольт на «падре».
– Я буду вынужден в вас стрелять, – сказал он.
Вдруг, сделав шаг вперед, Лукресия вытянула руку и прицелилась. Прогремел выстрел, и хозяин седой бороды взвыл.
На высоте колена на белой сутане показалась кровь. Не выпуская из рук конверта, отец Маски повалился вперед. Боль и страх спорили за место на лице его преподобия. Прохрипев ругательство, он схватился за голень.
Лукресия подошла ближе, держась, однако, на достаточном расстоянии от ужасного ножа для бумаги. Нацелив пистолет на второе колено Маски, она сказала:
– Собака! Ты защищаешь самых отъявленных мерзавцев. Мне надо бы всадить тебе пулю в лоб, но я лишь перебью тебе ноги и руки... Давай сюда конверт! Живо!
Падре Маски упрямо мотнул головой. Рот его жадно ловил воздух. Кто-то забарабанил в дверь.
– Что здесь происходит, падре Маски? кричали по-испански. – Вам помощь нужна?
Лукресия выстрелила. Раненный в другую ногу, американец упал на спину. Из-за боли он выронил конверт, и Малко быстро подобрал его. Маски извивался на полу, как разрезанная пополам гусеница.
Малко разорвал конверт, из которого вывалились толстые пачки сто– и тысячедолларовых банкнотов. Донья Искиердо не обманывала... Оставив деньги на письменном столе, он еще раз потряс пакет. Выпало несколько фотографий, рассматривать которые времени не было, а также какие-то рукописи и машинописные тексты.
Сложив в конверт все, кроме долларов, Малко сказал американцу:
– Обратите внимание, падре, деньги мы оставляем, хотя ремесло, которым они добыты, самое гнусное.
Скрючившись от боли, отец Маски молчал. Сидевшая, как прикованная, на своем стуле донья Искиердо следила за происходившим покрасневшими от страха глазами. Малко вспомнил о свидании в публичном доме на «Четвертом километре», и ему стало за себя стыдно. Он подтолкнул Лукресию к двери. Лицо молодой боливийки исказилось в презрительной усмешке.