Сага о бедных Гольдманах

Колина Елена

– Взять такого маленького ребенка! Они сами голодали, наверное, да еще без карточек... – неуверенно припоминает Ольга все пройденное в школе про блокаду. – И вообще с маленькими детьми ужасно много суеты, у моей сестры дочке четыре года, так она весь день мечтает, когда та заснет!

– Собираясь в эвакуацию, Маня навязала одиннадцать тюков, на каждом из которых аккуратным детским почерком написала «Дина». «Мало ли что случится, – сказала она, – в случае чего пусть люди знают, что это твое!» В тюках были Мурины шубы, одеяла, шерстяные отрезы. На теплоход они опоздали, потому что по дороге Дина два раза

просилась писать, а одежды на ней было намотано много. Маня разматывала ее и орала: «Потерпишь!» – а та орала в ответ: «Ой, Маня, ой, не потерплю, ой, описаюсь!» Опоздали. С Костей, Диной и ее одиннадцатью тюками Маня погрузилась в лодку, которая шла вслед за уплывшим теплоходом. Если бы они не опоздали, если бы Дина не захотела писать, именно два раза нужно было писать... В общем, пароход разбомбили прямо у них на глазах...

– Представь, Лиза, тебя бы не было... – прошептала Ольга, а Лиза представила и заплакала.

– А потом, в эвакуации... Это уже что, ерунда. По сравнению с блокадой-то все ерунда. Меняла из Дининых вещей на рынке, старалась, конечно, сохранить, но и кормиться надо было! А Лилька-то с Цилькой потом Науму пели, я знаю что! Что Маня, дескать, на Мурины вещи блокаду прожила и эвакуацию тоже! – Моня печально покачал головой и укоризненно погрозил девочкам пальцем, как будто это они наговаривали Науму на Маню.

– Да что ты, никогда тетки такого не думали даже, – торопливо ответила Лиза.

– В эвакуации Дина чуть не погибла, почти совсем уже, можно сказать, погибла. В комнате были только дети – пятилетняя Дина и трехлетний Костя. Дина прислонилась к печке погреться, стояла-стояла и вдруг... раз и вспыхнула! Выбежала в коридор. Маня открыла входную дверь... Сколько случайностей на свете, могла ведь прийти на пять минут, на три минуты позже... Видит, по коридору несется маленький факел. Маня решительная была, никаких тебе обмороков, ничего такого. Вбежала в комнату, схватила одеяло, пригасила факел, а там внутри – Дина... Бросилась искать Костю, а тот под столом сидит и ни за что вылезать не хочет... А вот, смотри. – Моня вытащил из кармашка сумки марлечку, а из марлечки черный камешек, похожий на обмылок.

– Дед, ты что? – Лиза испуганно взглянула на него и следом на Ольгу.

– Думала, дед с ума сошел? Это... знаешь что? Неужели Маня никогда не показывала? Это кусочек сахара, по дороге в эвакуацию кто-то Дину угостил, а Дина большая уже девочка была, четыре года или пять, она и принесла Мане, угостила... Маня после ссоры с Диной хотела выбросить, я не дал, ведь столько лет хранила... Да... – гордо продолжал Моня. – Маня-то для них на все шла... У них случай был в эвакуации, в деревне. Маня курицу украла. Да, вот так взяла и украла. За это знаете что было? Расстрел! – пугал Моня. – Маня тогда заперла дверь, закрыла ставни, и Дина с Костей, сидя взаперти, в темноте съели курицу... Девчонки, а вы знаете, что в деревне-то все удивлялись, что у Мани, русской, двое еврейских детей. Они никогда не видели евреев, думали, это прямо чудовища какие-то, все ходили на них смотреть и удивлялись, где же у Кости и Дины рога и копыта! – улыбнулся Моня.

...Первым с войны вернулся Наум. Моня ушел на два дня раньше, а пришел на два года позже, служил в оккупационных войсках.

Ушел на войну из Толстовского дома на Троицкой Моисей Давидович Гольдман, а вернулся Михаил Данилович Бедный. В 1943 году Моня потерял документы, а в новых записался русским, заодно и Манину фамилию взял, стал Бедным. Переписываясь с еврея на русского, он думал о возможном плене, о смерти, но совсем чуть-чуть, а по-настоящему он думал о жизни, о жизни с Манечкой и Костей, в которой ему лучше будет Бедным. Между прочим, Монин отец сам показал ему дорогу отречения от предков, примерив на него отчество Данилович.

Прослужив в оккупационных войсках два года, Моня привез домой две медали «За отвагу», красные глиняные бусики и еще большие золоченые пуговицы от пальто.

– Ну, Монька, ты и дурак! – сказал сосед. – Люди-то столько тянут... и сервизы, и отрезы... Хоть бы Мане кофту какую привез!

– Мне не надо, – вмешалась Маня, зверем поглядывая на соседа, – мне как раз пуговицы очень нужны. У нас таких не делали... Какие красивые!

– Вот они, пуговицы, смотрите, девчонки!

Ольга дотронулась до пуговиц пальцем так осторожно, как будто они могли рассыпаться на глазах...

...Примирение братьев произошло буднично, само собой. Наум, покачивая головой, внимательно рассмотрел медали.

– Две медали «За отвагу» – это... – Он долго уважительно цокал языком. – Монька у нас глупый, но смелый! – Наум наконец повторил слова, что когда-то давно произнес отец.

– Да... – очнулся Моня. – Манечки-то моей больше нет... А ведь ты, Лиза, похожа на Маню!

Ольга припомнила крупную значительную Маню с ее широкой простодушной улыбкой и готовыми к обиде глазами и с сомнением посмотрела на Лизу. «Маня была... как монумент Родина-мать, только лицо не такое суровое, а Лиза похожа на приукрашенного мышонка-отличника», – любовно подумала она.

– Похожа, похожа, – утверждал дед. – Если чего хочешь, так будешь изо всех сил трепыхаться, пока не получишь. Вылитая Маня!

– Лиза, у меня просто нет слов...

Девочки уложили Моню на его оттоманку и на цыпочках вышли из комнаты. Ольга вытирала слезы.

– Слушай, а где эти ваши родственники, Дина, Наум?.. Их на похоронах не было. Они все умерли?

– Поссорились, – неохотно ответила Лиза. – Из-за какой-то ерунды... комнаты и еще... столового серебра. Поссорились навсегда.

– Да-а... прямо «Сага о Форсайтах». Там тоже две семьи ссорятся из-за собственности, – протянула Ольга. – А у нас в семье все так просто, никаких тайн и страстей... Слушай, а ты действительно на Маню похожа! Ты и похороны организовала сама, и поминки. Собралась, молодец!

Лиза действительно на время стала главной в семье, растерявшейся от внезапной смерти своего рулевого.

– Для меня они всегда были просто бабушка и дедушка, Маня с Моней, а оказывается, у них была... жизнь. Какой же он все-таки бедный, Моня! Я буду с ним каждый вечер сидеть, никуда ходить не буду, вот увидишь! – обещала Лиза. – Ой, я же завтра дежурю по номеру!.. Тогда послезавтра обязательно буду дома!

Они прожили сейчас вместе целую Манину жизнь, и Лиза почувствовала, что ей необходимо вернуться и засмеяться, иначе горечь затопит ее с головой.