Сага о бескрылых
Шрифт:
Лоуд сообразила, что нужно выбираться. Что из этой клетки секретного увидишь? Лохань в углу для дерьма? В целом загон был на удивление чистым, солома рассыпана свежая. Рабы сидели в молчании, нетерпеливо смотрели во двор. Понятно, ужина ждут. У соседнего загона уже слышалась возня — судя по всему, жрали там клейменые. Наконец, поднесли пищу и к клетке в которую пустоголовая оборотень забралась. Рыбы, сглатывая слюну, смотрели как в длинную колоду-корыто наливают теплое варево. Потом кормушку вдвинули в загон. На одном краю колоды лежала стопка лепешек. Рабы по одному подползали, разбирали хлеб. Лоуд догадалась, что момента лучшего не будет, поползла последней, неловко опираясь рукой о край корыта — одноклеточники смотрели удивленно, но
Корыто живо очистили, пришли кухонные рабы вытащили кормушку, налили воды, задвинули обратно. Рабы пили, умывались. Немного воды осталось, кое-кто, поспешно обтирался влажной тряпкой — видать, и за чумазость в славном Сарапе полагалась дополнительная плеть. Лоуд пренебрегла — не для оборотней такое купание. Прошел мимо загона надсмотрщик, стукнул по прутьям решетки дубинкой. Рабы засуетились, начали продевать веревки в кольца ошейников. Возникла толкотня: видимо, кто какое место займет было немаловажно. Оборотень попыталась оказаться с краю, но в последний миг потеснил мосластый невольник. Надсмотрщик уже возвращался: десяток рабов замер — лежали на соломе, привязанные за ошейники к низкой жерди, замерли все на одном боку, одинаково поджав ноги. Лоуд было интересно: дадут ли одеяла? Нет, не дали, видимо, считалось что и так тепло. Надсмотрщик ушел, жители загона обмякли, послышались шепотки.
— Эй, дашь? — просопел мосластый сосед.
— Отвяжись, брюхо болит, — прохрипела Лоуд, не очень уверенная, что поняла правильно.
Сосед не настаивал — через мгновение уже глубоко задышал — уснул.
Оборотень лежала, прислушивалась. Рядом спали, а дальнему краю «вязанки-цепочки», видимо, снадобья поменьше досталось. Нашептывал лежащий в середине коренастый раб: рассказывал сказку об удачливом купце и глупых гарпиях. Ближе к углу загона двое клейменых осторожно покачивались в одном ритме — не у всех там брюхо болело.
Лоуд размышляла о том, что местные клейменые и без всякого нэка хуже песчаных червей, и еще о том, что ждать середины ночи незачем. Горел огонь у ворот в рабский двор, сидели там надсмотрщики, доносился разговор. На площадках внутренней стены стояла пара часовых — эти тоже никуда не денутся. Чего ждать? Весь этот невольничий двор с разгородками все равно что огромная лохань-параша.
Мосластый за спиной спал или помер от снадобья — дыхания слышно не было. Лоуд нащупала веревку у своего ошейника, узел поддался без труда. Но стоило приподняться на локте, как повернул башку клейменный, лежащий спереди: рожа сонная, щербатая:
— Ты что? В плеть возьмут…
— Спал бы ты, — посоветовала оборотень.
— А мне охота из-за дурня под плеть подставляться?
Лоуд пожала плечами. Не хочешь под плеть, под другое подставишься. Раб лишь громко вздохнул в ладонь, зажавшую щербатую пасть. Оборотень мягко вынула нож из-под лопатки невольника, стряхнула с клинка капли — сейчас Белоспинному горячая кровь не доставила никакого удовольствия — все равно, что блохастую курицу прирезал.
В загоне лишь похрапывание спящих слышалось — не заснувшие уже догадались, что кое-что случилось, затаились. Лоуд решила, что особенно скромничать нечего, чуть сдвинула на свое место покойника:
— Вернусь скоро, — неискренне пообещала соседям Лоуд и отползла в угол. Под прикрытием дурно пахнущей лохани, разрезала веревки, стягивающие загородку у земли. Сдвинула жердь — скрипнула, ублёвка этакая. За спиной один из рабов поднял голову:
— Вернись, всех запорют.
— Правда, что ли?! — обеспокоилась Лоуд, выныривая из-за поганой лохани. Раб, тупой мордос, в последний миг попытался заорать, но метнувшаяся по телам, спящим и притворяющимся, оборотень, прихватила умника за горло, прижала к соломе, клинок мигом достал сердце. Отирая сталь о кудлатую бороденку убитого, оборотень прошептала:
— Еще кто здесь порки боится?
Вроде как спали все, раз не ответили.
Лоуд вернулась за дивную лохань, осторожно отжала жердь: щель между ней и столбом опоры была невелика, но имея в запасе облик недокормленного рыжего мальчишки, протиснуться можно…
На воле оборотень прислушалась: тихо. Мысль что рабы возможностью воспользуются, к дыре рванутся, была смешной. Не веревка их держит, и даже не нэк, прав Грузчик — они все «равные человеки», братья по параше, веслам, или ошейникам. Им, людям, ведь всё равно в чем равными быть, за что цепляться. Глуповатому дарку той человечьей гордости и тяги к справедливому равенству никогда не понять, хоть вечно свою пустоголовость над этим вопросом напрягай.
Плащи у надсмотрщиков были одинаковые, Лоуд «приоделась», прошла двором: загоны замирали, словно мимо них смерть шла. Рабов было жутко много: из своей клетки этого не видно, а тут сквозь тесноту идти и идти. Зато оборотень угадала с направлением — по широкому проходу, что к воротам вел, не пошла, держала курс на угол. Последние клетки кончились (судя по запаху, женские), впереди была ограда, лесенка на стену, левее нее торчала башенка с навесом, оттуда глазел часовой. Лоуд полезла наверх — лесенку, между прочим, эти ющецы могли бы и поудобнее сделать.
— Ты что ли, Хлом? — удивился часовой.
— Ослеп, что ли? — обиделась Лоуд.
Действительно, как можно храмового красавца полусотника с каким-то убогим Хломом спутать?
— А чего ж это? — в замешательстве вопросил надзиратель.
— Да все то же, — пояснила оборотень, затыкая ему рот тряпичным комом.
Прав был опытный Грузчик: человек, мнящий себя важной важностью, норовит кусаться и запросто может ладонь погрызть. Ножом пришлось бить трижды. Наконец, Лоуд опустила ослабшее тело на пол башенки и с расстройством подумала, что не все вспомнилось. Раньше руки как-то увереннее управлялись. Вот пополам провалиться тем богам, стоило голове чуть наполниться разумом, так и огорчений в ней прибавилось. Эх, ловкой ведь раньше была оборотень-странница…
С башенки был виден почти весь поселок, лишь правее крупные двухэтажные здания загораживали часть бухты. Лоуд прикинула количество невольничьих загонов: да, тысячи двуногих на местного хозяина тут работают. Поближе к берегу располагались мастерские и склады.Привлекало внимание крупное, но изящное строение, окруженное зеленью, — хозяин Сарапа явно там и обитал. Видимо, в ту сторону и надлежит прогуляться оборотню. Нет, мастерские тоже интересны, по прежним временам Лоуд о кораблях и механизмах кое-что помнила — неудачная встреча с подзаглотным магом-недомерком эту часть памяти в голову вернула. Но за ночь все достопримечательности поселка осмотреть вряд ли удастся, местный хозяин важнее. С мастерскими и вообще поселком Грузчик подумывает поступить просто — сжечь вместе со всеми подзаглотными тайнами здешнего Пришлого господина. С одной стороны, это правильно, с другой, кое-какие вещицы наверняка пригодятся путешествующим даркам. Резак до сих пор жалко. Кстати, о подарках и сувенирах (да, есть такое красивое слово!).