Сага о двух хевдингах

Сторбаш Н.В.

— Тогда почему всего двенадцать рун?

— Не ест руну — теряет силу. Ест руну — не теряет. Много потерял. Раньше сильный был.

— Как ты это видишь?

— Не глаза, вот здесь видеть, — он постучал себя по груди. — Неправильный измененный. В Альрике сидит тварь и хочет наружу, а тут в твари сидит человек и хочет наружу. Сыта тварь — человек сверху. Голодна тварь — человек снизу. Если бы я бы рядом, я б сделал шрамы, и он был бы всегда человек.

— Погоди! — я уже и позабыл про десятую руну. — Он не до конца изменился, что ли? А сейчас ты мог его исцелить? Если б я не отрубил голову?

—

Нет. Сейчас нет. Давно надо было. Когда только изменился. Или сильно потом, когда он еще сильнее слабый будет. Если руны вниз, до карла, тогда человек выше и выше.

Я не понимал. Это что же выходит? Что измененный может снова стать человеком?

— Нет, — замотал головой Живодер. — Как Альрик — редко-редко-никогда, так и измененный. Сильный человек! Очень сильный! Рядом кто-то держит. Человек дерется с тварью. Туда-сюда, туда-сюда. Часто-часто-всегда иначе: Домну хватает и не выпускает. Нет человек, только тварь.

Значит, обычно человек враз становится измененным, и там ничего не остается. И редко бывает так, чтоб кто-то боролся с Бездной. Эрн боролся, долго боролся, но никто его не держал, а потом он получил новые руны, убив Хрейна и его людей, и окончательно сделался тварью. А Альрик борется уже долго, и мы ему помогаем, как можем: и Тулле, и Живодер, и я.

— А я? Есть во мне Бездна?

Живодер рассмеялся:

— Все мы дети Бездны. Но тварь пока не проснулась в тебе. Не нужно бежать есть сердце. Можно ждать.

Я пошел к озеру и сел на глинистый берег. Позади стучали топоры, слышалась брань Вепря, где он поносил безруких жевателей угля, Дагна говорила что-то живичам, приглушенные звуки, будто рубили мясо.

Десятая руна. Хельт! Почти хельт. Полноправный хёвдинг!

Я думал, что буду счастливее. Помню, как радовался шестой руне, когда стал хускарлом и впервые ощутил дар Фомр… Скирира. А десятая руна так не радовала. Может, потому что я так давно ее ждал? Девятую-то я получил зиму назад, во время битвы с ярлом Скирре. Потом мы все лето ходили с Магнусом по всяким тварям, потом были в землях ярла Гейра, потом сражались с Росомахой и другими предателями, зимовали в Сторбаше, плыли через моря в Альфарики… Сын у меня родился, я привез жену к родителям, и она затяжелела вторым. Вот сколько всего случилось за девятую руну! Или радости нет, потому как я знал, что получу благодать здесь? Хотя если бы не Дагна и ее спор, так вряд ли бы мне так повезло.

Обладай тварь силой сторхельта, и я бы не взялся ее убивать своей рукой, чтоб не перескочить через руну. Отдал бы Тулле или вон Свистуну. А, Свистуну же не сгодится. Тогда точно Тулле, чего он шестирунным ходит?

Вскоре ульверы сколотили домишко. Бревна уложили прямо на траву, сверху на поперечные балки накидали еловых и сосновых веток. Ни от дождя, ни от холода такое жилище не убережет, только от чужих глаз и скроет. Альрик позвал меня внутрь, сел на один из чурбачков, поставил горшок на пол, зажег восковую свечу, от чего внутри даже стало уютно.

— Плащ брось на землю, пусть там лежит, — сказал бывший хёвдинг. — Садись сюда и слушай.

Я сел на второй чурбак.

— Не знаю, как в других землях, а у нас принято, чтоб при переходе в хельта за воином присматривали. Обычно это отец, или хёвдинг, или любой, кто сам прошел

этот путь. Сложного ничего нет. Первое, что ты должен сделать — начисто вымыть твариную кровь из сердца. Перед заливкой жиром мы хорошенько его выполоскали, так что тут бояться нечего. Второе — остановись, если стало невмоготу. Твариная плоть меняет тебя, и чем больше ты съешь, тем сильнее переменишься и больше возьмешь силы со следующей руны. Но если сожрать слишком много…

— Станешь тварью? — удивился я, ведь мы для того и жрем плоть Бездновых порождений, чтобы уберечься от такой судьбы.

— Нет, разум и нрав останутся прежними. Поменяется тело. Не так, как у измененного. Сложно объяснить, ведь сам я такого не видел, но говорят, что у кого-то вместо ногтей вырастают черные когти или хвост появляется. Или сосков станет больше. Или что-то еще. Мы ведь зачем сердце жрем? Чтобы наша плоть смогла вместить благодать богов и силу, к которой мы изначально не были готовы. Помнишь же, что Мамир не сразу наделил людей благодатью? Сначала выварил нас в котле, а уж потом окропил кровью богов. Потому и выходит, что боги дают нам силу, которую мы не можем взять. А твари изначально порождены Бездной, в них нет ни разума, ни крепкого тела. В них сила бурлит и меняет их все время, лепит, как из глины. Слишком много силы? Значит, тварь отрастит еще несколько лап, глаз, сердец и уместит в себе всё, что досталось. Если же человек съест слишком много твариной плоти, то с каждой новой руной у него будет появляться то, чего быть не должно.

Альрик говорил путано, сбивчиво, и я с каждым услышанным словом всё крепче злился.

— Так, может, вовсе не пихать в себя эту тухлятину? Как узнать, когда много, а когда мало? Мамир прибежит и скажет?

От свечи лицо Альрика казалось неживым, с темными провалами вместо глаз.

— Просто не спеши. Откуси часть, прожуй и жди.

— Чего ждать-то?

— Поймешь сам. Ну, давай.

В Бездну его поучения. Сам-то он сколько сожрал? Поди, целиком проглотил и не поморщился. Надо глянуть, вдруг у Беззащитного уже отросло то, чего быть не должно?

Я ножом поддел плотно пригнанную крышку, понюхал сало. Пахло обычно, не потемнело, значит, не стухло. Срезал верхний слой, потом вытащил всё одним куском, лишний жир соскреб обратно в горшок и подивился твариному сердцу. Я уж позабыл, как оно чудно выглядело по сравнению со свиными или коровьими. Звериные-то плотные, как сжатый кулак, и кровяные жилы торчат лишь с одной стороны, а это сплошь в жилах, будто свернувшийся клубочком еж. Как ни примеривайся, всё равно на жилу нарвёшься.

— Надо было мед прихватить, — хрипло сказал я и откусил, как пришлось.

На языке ощущался топленый жир и что-то вязкое и хрусткое одновременно. Я разгрыз кусок так, чтоб в горло пролез, и сглотнул. Глянул, а под жилами не цельное мясо, а словно сетка тоненькая и плотная-плотная, некуда даже кончик ножа просунуть.

— И чего? Дальше грызть или ждать?

— Жди!

Мы сидели и ждали. Пламя свечи горело ровнехонько, едва потрескивало, не плясало, как обычно в масляной плошке. Надо будет взять таких свечек в Сторбаш побольше, вон как хорошо горят. И матери будет удобнее ткать, и Фридюр не споткнется, когда встанет к ребенку. Возьму пару сотен.