Сага о Форсайтах
Шрифт:
– Вас желает видеть какой-то мистер Форсайт, сэр. Не тот, что состоял у нас членом до самой своей смерти, а, кажется, его двоюродный брат.
Зная, что его друзья вряд ли сейчас придутся по душе Сомсу (как и он им!), Майкл вышел и застал Сомса на автоматических весах.
– Никакой перемены, - сказал тот.
– Как Флер?
– Отлично, благодарю вас, сэр.
– Я остановился на Грин-стрит. Задержался из-за одного молодого человека. Нет ли у вас в конторе свободного места для клерка - хорошего счетовода. Мне надо устроить его на работу.
– Зайдемте, сэр, - пригласил Майкл, открывая дверь в небольшую гостиную.
Сомс
– Как называется эта комната?
– спросил он.
– Да мы ее называем "могила" - тут так славно и спокойно. Не хотите ли стакан хереса?
– Хереса!
– повторил Сомс.
– Вы, молодежь, кажется, воображаете, что изобрели херес? Когда я был мальчиком, никому не приходило в голову сесть обедать без стакана сухого хереса к супу и хорошего старого хереса к сладкому. Херес!
– Охотно верю вам, сэр. Вообще на свете нет ничего нового. Венеция, например, и раньше, вероятно, была в моде. И вязанье, и писательские гонорары. Все идет циклами. Вашему юноше дали по шапке?
Сомс поглядел на него:
– Именно. Его фамилия Баттерфилд, ему нужна работа.
– Это страшно трудно - Нас ежедневно засыпают предложениями. Не хочу хвастать, но у нас совершенно особая работа. Приходится иметь дело с книгами.
– Он производит впечатление способного, аккуратного и вежливого человека; не знаю, чего вам еще нужно от клерка. У него хороший почерк, и, насколько мне известно, он умеет говорить правду.
– Это, конечно, существенно, - заметил Майкл.
– Но умеет ли он также лгать? Я хочу сказать, что ему, может быть, удастся найти работу по распространению книг. Продавать нумерованные издания и так далее. Не можете ли вы мне еще что-нибудь рассказать о нем? Может быть, он сделал что-нибудь хорошее - конечно, старый Дэнби этого не оценит, но ему можно и не говорить.
– М-м-гм. Видите ли, он... он исполнил свой долг, вопреки своим интересам, и действительно для него это - разорение. Кажется, он женат и имеет двоих детей.
– Ого! Весело, нечего сказать! А если я ему достану место, он по-прежнему будет исполнять свой долг?
– Я не шучу, - сказал Сомс, - этот молодой человек меня заботит.
– Да, - задумчиво проговорил Майкл, - в таких случаях надо первым делом переложить заботу с себя на другого. Могу я с ним повидаться?
– Я сказал ему, чтобы он зашел к вам сегодня после обеда. Я считал, что вы захотите повидать его частным образом и решить, годится ли он для вашего дела.
– Совершенно правильно, сэр. Но только вот что: не думаете ли вы, что мне следует знать, как именно он выполнил свой долг, - это, разумеется, останется между нами. Иначе я могу попасть впросак, не так ли?
Сомс посмотрел зятю в лицо. В энный раз он почувствовал к нему симпатию и доверие: такой честный взгляд был у Майкла.
– Видите ли, - сказал он, подходя к двери и убедившись в ее непроницаемости, - здесь могут усмотреть клевету, так что не только ради меня, но и ради себя самого вы должны соблюдать абсолютную тайну, - и он вполголоса изложил суть дела.
– Как я и ожидал, - заключил он, - этот молодой человек пришел ко мне опять сегодня утром. Он, разумеется, совершенно подавлен. Я хочу, чтобы он был у меня под рукой. Не располагая дальнейшими сведениями, я не могу решиться - продолжать ли это дело, или бросить. К тому же...
– Сомс колебался:
– Я... это было жестоко по отношению к нему. Он зарабатывал триста пятьдесят фунтов в год.
– Да, скверно ему, - сказал Майкл.
– А знаете, ведь Элдерсон - член этого клуба.
Сомс снова покосился на дверь; она по-прежнему выглядела непроницаемой. И он сказал:
– Еще недоставало! Вы с ним знакомы?
– Я играл с ним в бридж - он здорово меня обчистил; замечательно ловкий игрок.
– Так, - сказал Сомс (сам он никогда не играл в карты).
– Я, по вполне понятным причинам, не могу взять этого юношу к себе в контору. Но вам я доверяю.
Майкл потянул себя за волосы.
– Чрезвычайно тронут, сэр. Покровительство бедным - и при этом незаметная слежка. Ладно, повидаюсь с ним сегодня вечером и дам вам знать, можно ли будет что-нибудь выковырнуть для него.
Сомс ответил кивком. "Но что за жаргон, о боже правый!" - подумал он.
Этот разговор сослужил Майклу хорошую службу: он отвлек его мысли от личных переживаний. В душе он уже сочувствовал молодому Баттерфилду и, закурив сигару, ушел в комнату для карточной игры. Он сел на решетку камина. Эта комната всегда ему импонировала. Совершенно квадратная, и в ней три квадратных ломберных столика, под углом к стенам, с тремя треугольниками игроков.
"Если бы только четвертый игрок сидел под столом, - подумал Майкл, кубистический узор был бы вполне закончен. То, что выходящий сидит тут же, портит все". И вдруг с каким-то странным чувством он заметил, что Элдерсон - выходящий. Весь какой-то острый, невозмутимый, он внимательно срезал ножичком кончик сигары. Черт! До чего непонятная книга - человеческое лицо! Целые страницы заполнены какими-то личными мыслями, интересами, планами, фантазиями, страстями, надеждами и страхами. И вдруг бац! Налетает смерть и смахивает человека, как муху со стены, и никто не узнает, как работал этот маленький скрытый механизм, для чего он был создан, чему служил. Никто не скажет, хорош или плох был этот механизм. И трудно сказать. Всякие люди бывают. Вот, например, Элдерсон: что он такое - отъявленный жулик или невинный барашек в скрытом виде? "Почему-то мне кажется, что он бабник, - подумал Майкл, - а почему, собственно?" Он протянул руки назад, к огню, потирая их, как муха трет лапки, когда вылезет из патоки. Если человек не знает толком, что происходит в душе его собственной жены в его собственном доме, как он может прочесть что-нибудь по лицу чужого человека, да еще такого сложного типа - английского дельца? Если бы только жизнь была похожа на "Идиота" или "Братьев Карамазовых" и все бы во весь голос кричали о своем сокровенном "я"! Если бы в клубных карточных комнатах был хоть намек на эпилепсию! Нет - ничего. Ничего. Мир полон необычайных тайн, каждый хранит их про себя - и нет у них ни субтитров, ни крупных планов.
Вошел лакей, посмотрел на огонь, постоял минуту, невыразительный, как аист, ожидая, не прорвется ли сквозь гул голосов какой-нибудь отрывистый приказ, повернулся и вышел. Механизм! Всюду механизмы! Приспособления, чтобы уйти от жизни, - и такие совершенные, что даже не остается, от чего уходить.
"Все равно как если б человек сам себе послал заказное письмо, - подумал Майкл.
– А может быть, так и надо. Хорошая ли вещь - жизнь? Хочу ли я снова видеть "жизнь" в ее неприкрашенном виде?"